Времена забытых лет. Виктор Евгеньевич Бурсин

запеченный гусь, пышный каравай, зарумянившийся несколько минут назад, в крынке – густая сметана, в другой – желтый кусок масла – гордость местных маслоделов, чуть подальше – ароматные бублики и яйца, еще хранящие тепло заботливой несушки. Но наполнял всю горницу чудесный резкий запах нового заморского напитка – кофея. Несколько кульков зерен летом Митька променял английскому купцу на пять соболей и теперь потихоньку баловал себя рано утром, пока князь спит. Оглядев зорко стол, Митька отодвинул стул, чтобы Одоевскому удобнее было сесть. Завтрак ожидался быть долгим, поэтому Митька пододвинулся к окну и одним глазом следил за тем, что происходит на улице.

      Среди праздношатающихся людей слуга заметил троих стрельцов, сопровождающих двух чернецов. Видимо, вся эта толпа направлялась к городской тюрьме.

      Странное дело, стрельцы не протрезвели с ночи что ли, монахов прихватили на улице, будет опять неприятный разговор с архиепископом Сильвестром, как в прошлый раз, подумал про себя Митька. Надо разобраться, пока беды не случилось. Подозвал к себе Ерошку, работающего на кухне, наказав внимательно следить за князем. Сам, схватившись за живот и театрально охая, вышел из горницы. Двумя прыжками спустившись с крыльца, пошагал к дому у восточной стены, где располагалась тюрьма.

      Казенная изба была старая, без окон, плохо проконопаченная мхом. Кое-где между бревнами зияли щели, образовавшиеся ввиду совместной работы арестантов с одной стороны и хозяйственных стрижей с другой. Крыша местами провалилась, но дверь и засов содержались почти в идеальном состоянии. Вход был свободен, в карауле никого не было. Митька приоткрыл дверь и лицом к лицу столкнулся со старшим стрельцом. Оба от неожиданности вздрогнули и отступили на шаг назад.

      – Ты что ли, Лука Фомич? – вглядываясь в полумрак, спросил Митька, приоткрывая пошире дверь, чтобы дневной свет позволил увидеть, что происходит внутри.

      – А кого тебе тута надо, князь что велел? – без уважения спросил стрелец.

      – Велел Иван Иваныч, разузнать, чьи такие чернецы, коих ты привел сюды, а то опять придется перед Сильвестром ответ держать.

      – Князь велел, или ты опять суешь свой нос куда не надобно? – поглядев парню в глаза, спросил Лука Фомич.

      Выдержав взгляд, Митька уверенно ответил:

      – А ты поди сам у него спроси.

      Сделав вид, что он поверил услышанному, стрелец посторонился, чтобы Митька зашел вовнутрь.

      – Схватили их у кабака Серафима Кузьмича, Федотка-питуха донес, говор, мол, у них какой-то немчурный, с целовальником непонятные слова говаривали. Сейчас пойду Якова порасспрошу об них.

      – Погодь ходить, небольшого ума твой Федотка, а спьяну и черти могут пригрезиться. Сам-то, что о них думаешь?

      – Кажись наши, а кажись и не наши. Говор, дак, точно не наш, и на чернецов не похожи, портки у них странные, да и обутки на ногах – я такой не видывал ранее. Один старый, больше молчит, второй помоложе, акий щекарь7. Все про князя выспрашивали,

7

Щекарь (устар., разг.) – болтливый человек.