Плачущий ангел Шагала. Ольга Тарасевич

французским. Случилось чего?

      Лика забралась на подоконник, равнодушно отодвинула в сторону настоящий человеческий череп, доставшийся Седову в наследство от прежнего хозяина кабинета. Потом вдруг всплеснула руками и метнулась к почему-то подозрительно попахивающему рюкзаку.

      Когда она щелкнула застежкой, Володя аж отшатнулся и, невольно поморщившись, воскликнул:

      – Ну и вонища! С твоей-то тягой к трупам с тебя станется! Приволокла кусочек разложившегося тельца?

      Давясь от смеха, Лика положила на стол извлеченный из рюкзака пакет:

      – Я скучала по твоему черному юмору. Это же сыр, темнота. Настоящий французский сыр!

      – И что с ним делают?!

      – Едят, Володь. Не обращай внимания на запах, это очень вкусно.

      «Разве что с очень большой голодухи покатит, – подумал Седов, открывая форточку. А затем и окно. Презент вонял неимоверно. – Бывает к концу дежурства такое состояние, когда уже абсолютно безразлично, что запихивать в желудок. Или по пьяной лавочке. А в нормальном состоянии – не-а, никак».

      Тем не менее вслух Володя вежливо заметил:

      – Спасибо, тронут.

      Его не обманула Ликина улыбка, вся эта порывистость, беззаботность.

      Он закурил сигарету, пододвинул пачку к Вронской и, бросив взгляд на часы, решил:

      «Минут сорок есть. Что-то мне она не нравится. Наверное, опять куда-то влезла. Ох, с нее станется».

      – Я не курю, – равнодушно сообщила Лика. – Кстати, представляешь, какая я «молодчина»! В аэропорту вместе с последней пачкой сигарет телефон в урну выбросила. Эффектно, да? Хотела тебе позвонить, а сотового нет. Короче, дорогой, все, завязала. Курение убивает.

      Володя аж подавился дымом. Доселе мадемуазель в списках адептов здорового образа жизни не значилась. Ее без сигареты на этом подоконнике и представить нельзя. Что же с ней случилось в этом Париже?

      – В том-то и дело, что ничего. Ничего не случилось. А должно было нагрянуть счастье. Но оно не пришло! Все у меня было, Володечка. Мужик офигительный. Я на него так и не насмотрелась. Такой красивый – и мой. Не верила. Любит он меня. С бытовой точки зрения – все условия. Представляешь, из окна квартиры открывается вид на Сену и Сорбонну. А не смогла! Кажется, не прижилась и вряд ли впишусь в ту жизнь. Раньше думала, не важно, где жить, важно – с кем. Родина, уродина, а она нам нравится…

      Закончить цитирование Юрия Шевчука у Лики не получилось. По щекам побежали слезы, и Седов досадливо крякнул. Санта-Барбару развела тут, понимаешь. Сил на это смотреть нет никаких. Свидетельница, кстати, вот-вот на допрос придет, и что она, интересно, о следовательских методах подумает, увидев эту всхлипывающую сырость?!

      Вронская принялась оправдываться:

      – Прости, Володь. Торможу. Плохо мне. И идти некуда. К родителям в таком состоянии не заявишься. Те подружки, которые не писательницы, на работе. Те, которые писательницы, – дрыхнут. Все же мы, графоманы, книжки по ночам ваяем, днем почему-то не получается.