Укатанагон и Клязьма. Юрий Лавут-Хуторянский

клумб или групп полевых цветов. Всё время, пока они шли от дома к ручью, птицы пели так, что, казалось, репетирует хор с солистами и безумным дирижером. Они подошли к широкому ручью и встали на мостках. Рыбы мелькали тенями около крепких деревянных опор, а здоровенные коричневые жабы, сидящие в тени на противоположном берегу, оценивали не смогут ли эти длинноногие твари неожиданно перепрыгнуть к ним через ручей.

      – Я специально пригласил вас на это время, потому что в течение часа у нас тут выступает несколько профессиональных хоров, – сказал, улыбаясь, Паолиньо.

      – Хористы у Вас какие-то малоприятные и смотрят нагло, господин полицейский-садовник-орнитолог, – холодно сказала Китри, в своем праздничном наряде с драгоценностями выглядевшая как заблудившаяся принцесса, случайно вышедшая из леса к ручью и рыбакам.

      – Это они такие пока молчат, а как заквакают – чистые ангелы.

      – Травянистые клумбы в лесу хороши, – похвалил Алекзандер, усевшийся на солнышке. Доставая разутыми ногами до воды, он старался добрызнуть до бесхвостых земноводных, которые никак не реагировали на эти детские глупости. Не дождавшись концерта, компания направилась обратно, Паолиньо потянул вниз цепь, висевшую вдоль стены – и над верандой образовался большой цветной навес, укрывший лёгкий стол с садовыми плетеными стульями – и в этот момент со стороны ручья донёсся не какой-то жалкий лягушачий звук, а густая, низкая, с иканием, песнь о непростой жабьей жизни. Алекзандер засмеялся счастливым детским смехом, странным для его крупной фигуры, и Паолиньо подумал, что эта ситуация не тянет на такой смех, максимум на усмешку, а радость Алекса объясняется тем, что Китри сегодня не огрызается и выглядит довольной, и ему этого достаточно для счастья, хотя у неё при этом могут быть очень своеобразные мысли и планы. Китри и Паолиньо пили желтый домашний лимонад с розовым льдом, ягодами и плавающими мелкими пахучими зелеными листиками и дегустировали сделанное в виде лёгких китайских шаров сладкое и соленое печенье, уложенное в семь этажей в большущей коробке с окошками. Алекзандер пил горячий чай с разноцветными вареньями. В центре стола стояло блюдо с длинными кривыми щипцами: на блюде горкой лежали подвяленные и чем-то припорошенные ягоды, кусочки фруктов и зелень. Становилось жарко.

      – Ну что, Паолиньо, тосты говорить не будем, но всё-таки сегодня ровно полгода. Кое-кто считает нашу операцию историческим событием, а тебя, соответственно, исторической личностью. Так что поздравляю.

      – А я тебя.

      – Прямо вы фронтовую операцию провели, ветераны. А где же ваши пленные? Вы обещали показать, – сказала Китри.

      – Как ты тут замечательно устроился, – игнорируя её слова, продолжил Алекзандер, – можно только позавидовать.

      – А сколько раз я говорил тебе: приезжайте. На природе исчезают все проблемы. Чувствуешь себя ребёнком и удивляешься: что это за проблема такая была? Это наваждение было, а не проблема, из проблемы получается везуха.

      – Когда у тебя нет проблем, тебе нечем поделиться с теми, у кого они есть, –