Ирония на два голоса. Павел Шарпп

за Логиновым и как бы ненароком оказался с ним рядом в надежде расспросить обо всем, чтобы удовлетворить свое вспыхнувшее любопытство. Вначале он отвечал скупо и отрывочно, явно с неохотой, а потом, когда убедился, что я не собираюсь над ним насмехаться, стал намного разговорчивее. Оказалось, что Лёнька несколько раз ездил в гости к своему родному дяде в областной центр. Дядя там работал церковным служителем и посоветовал племяннику пойти учиться в духовную семинарию. А после ее окончания можно пойти учиться дальше и сделать церковную карьеру. Я сказал Лёньке, что для всего этого надо верить в Бога. Он ответил, что да, конечно, верит в Бога. Тогда я спросил, как можно верить, что Бог создал Землю и человека, да еще за такие короткие сроки, какие указаны в Священном Писании. В ответ на это Лёнька заявил, что есть много такого, о чем мы не знаем и даже знать не можем. Не все можно познать. Бога не постигнешь простой логикой, в него надо истинно и глубоко верить. Меня не очень-то убедили Лёнькины ответы. Мне казалось странным, что надо верить в то, о чем мы почти ничего не знаем. Если есть какие-то высшие силы, способные влиять на человека и его жизнь на земле, то надо попытаться найти с ними контакт. То, как объясняет религия разумность человека, его жизнь и смерть, вызывало у меня желание изучать и анализировать все то, чего достигла человеческая мысль и культура, а значит, учиться в университете. Однако, как я тогда подумал, движение по этому пути ограничивает религия, призывая следовать божественным предписаниям и глубоко верить в постулаты чего-то незнаемого.

      11. Невероятные последствия скуки

      Когда я перешел в девятый класс, со мной стали происходить всякие неожиданности. Через пару месяцев учебы я внезапно заболел, причем с высокой температурой. На меня напала хворь, создавшая в голове нереальную фантасмагорию. Скуки не было, потому что я подолгу и тщательно рассматривал причудливые разводы на потолке. Там всегда можно было увидеть нечто потрясающее даже при нормальной температуре тела. Ну а высокая, под сорок градусов, временами и выше, наделила мое сознание способностью к активному бреду наяву и творческой генерации ассоциаций, подарив возможности, недоступные здоровому человеку. Меня даже не удивляли все эти процессы: было ясно, что восприятие переместилось в некий мир, где не действуют привычные физические законы. Все вокруг превратилось в быстро преобразующуюся бесконечную субстанцию сплошной обыденной жути.

      Нельзя было предсказать, что произойдет в следующий миг. Время тоже двигалось непредсказуемо и либо замирало, как скульптура из бронзы, либо мгновенно проносилось, меняя день на ночь и полдень на полночь. Иногда я мог усилием воли приблизить к себе окна, затянутые морозными картинками, причудливыми, как изображения в тесте Роршаха. Иногда занавеси на окнах удалялись куда-то и вытягивались, сохраняя при этом пропорции и узнаваемость рисунка. Очень впечатлило, что подоконник однажды превратился в нос рассекающего ледяные торосы ледокола.