.

черта ты не понял.

      – Слышь, архивариус… не один ты интеллигентно трудился…

      – Архивариус? Вот получишь в печёнку – станешь бледный и умирающий…

      – Прекратите!.. Не ссорьтесь!.. Давайте за дружбу выпьем…

      – А Людка-то права, – утихомирился вдруг Скляр.

      Дикобраз окинул ладно причёсанную женщину тягучим взглядом и налил самогона.

      «И что я закусился?.. “Тщеславие в сердце сердца…” Надо как-то сгладить…»

      – Милостивые дамы и господа, за вас!

      Все внесли по улыбке и чокнулись.

      – Дикобраз, ты, как всегда, жжёшь!

      – Жгу, Толя… Не обижайся, если что не так…

      Толик заснул там, где и выпивал, – на парковой скамейке. Разобидевшаяся на Дикобраза Людка ушла домой. Дикобраз глядел на похрапывавшего Толика и думал: «Ну отказал женщине и отказал… Не жестоко ли это? Когда-то зачем-то я читал… Про нас всех читал… “Люди привяжутся друг к другу, завлекут, заманят… А потом разрыв. Смерть. Крах. Обухом по башке. Ко всем чертям – чтоб твоего духу… Жизнь человека…”»

      …Рачьи глаза Дикобраза были открыты. Толик потормошил приятеля, потом потряс, но он всё равно не пошевелился. Он умер. Тёмные тополя, редкие белые очертания и мёртвый Дикобраз пугали. А тут ещё приближались какие-то головастые парни, и Толику требовалось на что-то решиться: он вскочил и побежал не оглядываясь.

* * *

      – Помянем Дикобраза, Людк!

      Женщина не отозвалась, и Скляр, подав ей «кубок», вздохнул:

      – Эх… Как его всё-таки звали? Кто же он был?

      – Человек, Че-ло-век…

      Джавад

      Пыль дремала на спортивной сумке Джавада. Из воротника парки временами вылезало его оливковое с крупными чертами лицо. Мужчина приникал к чердачному окну и вгрызался взглядом в набережную. Яичные стрелки часов – хорошо заметные, но не дававшие бликов – не торопились. Джавад терпеливо ждал.

      Млел ветер. Солнце медленно сползало к горизонту.

      Возле кафе, раскинувшегося на нижней террасе набережной, показалась чёрная лохматая собака и тотчас пропала. Джавад потёр живые с красными прожилками глаза.

      «Шайтан… у-у, шайтан…»

      Яичные стрелки ткнулись в цифры шесть и двенадцать.

      «Скоро, уже скоро…»

      Мужчина повернул жилистую шею вправо, потом влево. Лицо его лоснилось, точно покрытое жирным лаком.

      – Ну надо ж мышцам так затечь… – сказал Джавад придушенным голосом и взглянул на стропила. Казалось, на потемневших от недавних дождей стропилах вот-вот появится плесень.

      «Ничего-ничего… Кто ждёт многого, дождётся, как говорится, и малого…»

      С нижней террасы вспорхнул женский смех, и Джавад снова приник к чердачному окну. Брюнетка с губами одалиски сладостно улыбалась холёному альбиносу, вилявшему за ней обезьяньей походкой. Как ни странно, за этими двоими наблюдали. В беседке, на верхней террасе, Джавад заметил ту, кто это делал, – толстую, рыхлую блондинку в бежевом плаще. Она была точно угасающая лампадка. Через минуту парочка села в большой белый лексус и укатила, а толстуха, закрыв руками замурзанное слезами лицо,