Мы были курсантами. Эдуард Петрушко

добавляет, − Колосков сюда идет.

      Курсанты привели себя в порядок, и тут же появляется начальник училища, как Зевс среди крестьян, в большой фуражке, скрипя портупеей и ослепляя всех сапогами.

      − Кто нашел? − коротко спрашивает офицера и забирает у него пистолет.

      − Курсант Фролов и Гриднев с четвертого курса, − говорит офицер и отходит в сторону, показывая на вытянувшихся курсантов.

      − Курсанту Фролову и курсанту Гридневу объявляю двухнедельный отпуск! − громовым голосом четко объявляет генерал.

      Все смотрят на онемевших счастливчиков. Генерал по-строевому развернулся и пошел в штаб, все расслабились. Сор из избы не вынесен, честь училища спасена, докладывать «наверх не надо».

      Я, проклиная себя за то, что не засунул руку на 3 три сантиметра глубже в диван, вздыхая, иду нести дальше службу, а счастливчики − паковать чемоданы.

      На следующий день вор был установлен − недалекий курсант, захотевший взять пистолет в отпуск, чтобы похвастаться перед родными и близкими. Меня дернули в особый отдел, с вопросами «как же ты не увидел, что у тебя кто-то в клубе прячет оружие?». Я, не присев на стул, доложил, что у курсантов «в свободное время вход в клуб свободный», и я не имел возможности и задачу следить за каждым посетителем. Особист не свирепствовал, так как перед ним лежало чистосердечное признание несостоявшегося «Ворошиловского стрелка».

      XI

      Очередной караул. «Стой, кто идет! Разводящий − со сменой. Разводящий, ко мне, а остальные − на месте! Заряжай!» Смена заряжает. Оружие заряжено и поставлено на предохранитель. «За мной на пост шагом марш!»

      Пост номер один возле знамени был по-своему хорош − тепло и светло, но неприятен тем, что стоишь два часа, как сурикат, и не двигаешься, будто у тебя столбняк.

      Я, отдыхающая смена, лежу в спальном помещении на жестких нарах и дремлю. Вдруг раскаты грома, мат и грохот. Все подскакивают, как будто произошло нападение на караул. Слышим, что в дежурке рычит рассерженным медведем дежурный по училищу. Мы замерли, как мыши. Исходя из обрывистых фраз, понимаем, что кого-то сняли с первого поста.

      Надо сказать, что на первом посту некоторые умудрялись спать стоя, а чтоб не рухнуть, наиболее ушлые придумали нехитрое приспособление. Над головой вбивали гвоздик с веревочкой и «привязывали» себя за петлю шинели, чтоб держать равновесие. Вот такую «конструкцию» вычислил дежурный по училищу. Проходя мимо, он увидел, что курсант обмяк, но не падает, а как бы висит в воздухе. Перекрестившись, офицер подошел поближе. О чем он в тот момент думал, сказать сложно. Наверное, о том, что курсант повесился или стал ангелом. Испугались, короче, оба − до икоты.

      Агония у дежурного была минут двадцать, он в суе вспомнил наших мам, называя всех женщинами легкого поведения, а наших командиров − гомосексуалистами. После шторма, когда дежурный ушел, взводный распекает курсанта Громова:

      − Ты бы себя изолентой к знамени примотал. Че ты веревочкой ограничился? Или гвоздями шинель прибил к стене!!!