Дети сакморов. Александр Уваров

потряс листком.

      – …Ничего про это не написано. Ни единого слова! А ведь это правда!

      – Сказки, – отрезал Леонтий, протирая локтем запылившееся стекло. – Почудилось спьяну.

      – Я трезв был! – возразил Любанин.

      И подивился собственной смелости.

      «Чего это я? Нехорошо это… А ну как вдарит?»

      Но следователь был настроен благодушно.

      Леонтий вообще не любил мордобой. Он предпочитал эту… как её…

      «Психологию» вспомнил Размахин.

      И посмотрел на подследственного с жалостью.

      – Ты не мудри, подписывай, – посоветовал он Любанину. – А сказки про летающих человечков, которые тебя в лесу преследовали, будешь рассказывать адвокату. Или психиатру, если суд на твои бредни поведётся и экспертизу назначит.

      – Но они же летали! – воскликнул Любанин.

      И поводил листком из стороны в сторону, пытаясь изобразить полёт.

      – Над деревьями неслись! И не человечки вовсе! Детины здоровенные, головорезы!

      – Антенны были у них на головах? – уточнил следователь.

      Любанин посмотрел на него недоумённо.

      – Антенны? Какие антенны? Зачем?

      – Для приёма сигналов из космоса! – крикнул Леонтий и спрыгнул с подоконника. – Я на природу хотел полюбоваться, на двор внутренний. Чудесная клумба у нас во внутреннем дворе, прямо сердце радуется. Так нет, ты мне настроение решил испортить!

      И, подойдя вплотную к подследственному, заорал та, что оглушил сам себя:

      – Подписывай!

      Любанин, вздрогнув, схватил ручку и расписался на последней строке.

      – И расшифровку! И дату!

      Любанин послушно написал и то, и другое.

      Отдал бумажку следователю.

      – Хороший ты мужик, – похвалил его Леонтий.

      И обнадёжил:

      – Это ничего. На свободу выйдешь, жизнь сразу наладится. Может, профессию какую в лагере приобретёшь…

      И хохотнул, довольный своим остроумием.

      Потом вызвал конвоира и отправил подследственного в камеру.

      Посланец Савойского был прав. Сердце в ту ночь у Любанина стучало беспокойно. И очень погано было на душе.

      Корил он себя за слабость и, лёжа под нарами, ворочался с боку на бок. Ворочался до тех пор, пока ненароком разбуженный им сокамерник не пнул его пребольно в бок.

      После чего Любанин страдал и беспокоился тихо.

      10.

      А вечером того же дня, с коллегами за рюмкой сидя, рассказывал со смехом Размахин о странном подследственном.

      Те дивились фантазии человеческой.

      «И придумает же!» говорили сыскари, качая головами.

      И посмеивались.

      До той поры, пока Размахин не стал живо и в красках описывать ночь лесу по версии подследственного.

      – Пьян был до помрачения! – уверенно говорил Размахин. – Кто на трезвую голову на ночь в этот лесопарк полезет? Да в тех местах, только со стороны Гольяново, на прошлой неделе два трупа нашли. Так вот,