Дети сакморов. Александр Уваров

Любанин сидел в этом самом следственном изоляторе на привинченном к полу стуле перед следователем Леонтием Размахиным и трепетал.

      Леонтию Даниловичу нравилось, что допрашиваемый трепещет. Но очень не нравилось, что арестованный при том упорно не желает признавать свою вину и всячески увиливает от ответственности.

      Хотя и трепещет, что очень даже хорошо.

      И вселяет надежду на достижение взаимопонимания с подследственным.

      – Хватит ногами по полу стучать! – строгим голосом сказал Размахин и подвинул ближе бланк протокола допроса.

      – Стало быть, гражданин Любанин, шестьдесят третьего года рождения, ранее не судимый, без определённого места жительства,.. – усиленно изображая задумчивость, пробормотал следователь, заполняя каракулями новую строку.

      Тут стоит заметить, что задумчивость он изображал лишь для проформ, потому как искренне полагал, что следователю положено изображать перед допрашиваемым усиленную работу мысли и борьбу с обуревающими душу сомнения.

      На самом деле никогда и никаких сомнений у Размахина не было, особенно по поводу виновности задержанных.

      Он и сейчас за час допроса успел уже полностью всё для себя выяснить и определить, прикинув заодно и тот срок, на который может потянуть вина ранее не судимого Любанина.

      Но имитировать усиленную работы мысли стоило. Ничто так не смущает подследственных, как сморщившийся под грузом мыслей лоб следователя.

      – С недавнего времени! – поспешно добавил Любанин, попытавшись привстать со стула.

      – Сидеть! – прикрикнул на него Размахин и погрозил кулаком.

      Викентий Демьянович послушно затих и замер, и, чтобы не было больше искушения вскакивать, ногами зацепившись за ножки стула.

      – Что – с недавнего? – поморщившись, переспросил Размахин.

      – Бродяжничаю с недавнего, – пояснил Любанин. – Запил я как-то неудачно, жена от меня ушла. Я бросил потом, но она уже не вернулась. И вот решил я продать квартиру, а люди те, которые сказали, что купят, фактически и не купили, а…

      – Замолкни, – с лёгким зевком прервал его следователь.

      И посмотрел на часы.

      А потом продолжил речь свою, вяло и нехотя:

      – В два часа тридцать минут ночи, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, из хулиганских побуждений выбежал на МКАД в районе Лосиного острова, чем спровоцировал аварию с участием…

      Следователь минуты де загибал пальцы, прикидывая.

      – Опа! – восхищённо промолвил он, сверившись с бумагами.

      И, оживившись, присвистнул и глаза его радостно заблестели.

      – Слышь, бомжара, – обратился он к Любанину. – Ты в общем и целом двенадцать машин угробил, из пять – не подлежать восстановлению. Две смяты, три сгорели. Ва-аще!

      И Размахин оглушительно загоготал, едва при этом не захлебнувшись слюной.

      Потом, немного успокоившись, он встал, подошёл к Любанину и кинул ему в подставленные ладони наполовину заполненный бланк допроса.

      – В общем, – добродушно