Песочный человек. Ларс Кеплер

больше напоминала настоящую.

      Он по-настоящему потерял дочь и жену.

      Йона остановился позади такси возле главного входа Южной больницы, вылез из машины, пробежал сквозь легкий снегопад и вошел во вращающиеся двери.

      Глава 32

      Микаэля Колера-Фроста перевели из реанимации Южной больницы в отделение номер шестьдесят шесть, где лежали пациенты с инфекционными заболеваниями – и в острой фазе, и в хронической.

      Врач с усталым симпатичным лицом представилась Ирмой Гудвин. Она проводила Йону по коридору с блестящим пластиковым покрытием. Блики света лежали на литографиях в застекленных рамочках.

      – Общее состояние было очень плохое, – рассказывала Ирма на ходу, – истощение, воспаление легких. В лаборатории в его моче выявили антиген к легионелле, и…

      – Болезнь легионеров?

      Йона остановился и, как гребнем, провел пятерней по своим взлохмаченным волосам. Глаза стали ярко-серыми, почти как начищенное серебро. Врач поспешила объяснить комиссару, что болезнь не заразна.

      – Она связана с особенными местами…

      – Я знаю. – Йона двинулся дальше.

      Он вспомнил, что у мужчины, найденного в пластиковом баке, диагностировали болезнь легионеров. Чтобы заболеть, человек должен оказаться в месте с зараженной водой. Для Швеции такая болезнь весьма необычна. Бактерии легионеллы размножаются в пыли, в цистернах с водой и в водопроводных трубах при низкой температуре.

      – Но он поправится?

      – Думаю, да. Я сразу дала ему макролид. – Ирма пыталась приноровиться к шагам долговязого комиссара.

      – Помогло?

      – Потребуется несколько дней – у него все еще высокая температура, существует риск септических эмболий. – Ирма открыла дверь, жестом пригласила комиссара войти, и оба приблизились к пациенту.

      Дневной свет падал на мешок капельницы, заставляя его светиться. Худой, очень бледный человек лежал на койке, закрыв глаза и механически бормоча:

      – Нет, нет, нет… нет, нет, нет, нет…

      Подбородок дрожал, капли пота на лбу собирались в ручейки.

      Рядом сидела медсестра. Она тщательно выбирала мелкие осколки из раны в его левой руке.

      – Он что-нибудь говорил? – спросил Йона.

      – Он постоянно бредит, не так-то легко понять, что он говорит, – ответила медсестра, накладывая на рану компресс.

      Потом она вышла, и Йона осторожно наклонился к пациенту.

      Комиссар рассматривал заострившийся нос, торчащие скулы, запавшие щеки – и без труда узнавал детское лицо, в которое столько раз вглядывался на фотографии. Нежный рот с вытянутой вперед верхней губой, длинные темные ресницы. Йона помнил самую последнюю фотографию Микаэля. На ней мальчику было десять лет, он сидел за компьютером – челка падает на глаза, на губах спокойная улыбка.

      Молодой человек, лежащий на больничной койке, мучительно закашлялся, с трудом вдохнул, не открывая глаз, и зашептал:

      – Нет, нет, нет…

      Без