Гадкий гусенок. Татьяна Александровна Яшина

портниху так далеко – раньше жизнь не подвергала меня искушениям, подобным сегодняшнему – прежняя мастерица с соседней улицы шила на мастеровых да небогатых купцов, и в ее крошечной комнатке не водилось ни нитки шелка, только лен и шерсть. Разве что фигура Святой Екатерины – покровительницы портних и белошвеек – была точно такая же, что и у мадам Тардье.

      Мы подошли к дому уже в сумерках, сопровождаемые стуком запираемых ставней и опускаемых засовов. Поворачивая с Кло-Бруно, мы не заметили кучку попрошаек, и, перебегая на другую сторону улицы, я оступилась и опять подвернула ногу. Схватив меня под руку, тетя не дала даже минуты, чтобы отдышаться и обтереть подошву от чего-то липкого. Я захромала изо всех сил, чувствуя, как с каждым шагом в лодыжку словно втыкается раскаленная игла. После случая на рынке стоило немного не так наступить, и нога тут же начинала болеть.

      Глава 4. Соловей и роза

      Тем сильнее я обрадовалась, увидев, что в назначенный день графиня прислала за мной карету.

      Наверное, вся наша улица смотрела, как подъезжает к крыльцу пузатый экипаж с гербом – золотыми коронованными львами на красном поле, как поводят боками откормленные гнедые, как лениво подбирает поводья дородный кучер. С запяток спрыгнул слуга в красно-желтой ливрее, забрал мой сундучок и распахнул дверцу кареты.

      Тетя Люсиль обняла меня и перекрестила, затем я перешла в могучие объятия Серпентины. Она, не скрываясь, рыдала и трубно сморкалась в передник. Мне стало неловко, и я поскорей нашла глазами мсье Паскаля, который улыбался из окна на первом этаже.

      Вся улица высунулась из окон, провожая экипаж до поворота.

      Я съежилась на сиденье, будто сверчок, посаженный в коробку из-под духов – обтянутые выцветшим зеленым дамастом стены источали причудливую смесь пачулей и мышиного помета – и немилосердно тряслись, с грохотом подскакивая на неровных булыжниках мостовой. Миновав улочки левобережья, где карета чудом не ободрала бока о тесно стоящие дома, мы свернули на улицу Дофина. Стало пошире, почище и куда оживленней – чувствовалась близость Нового моста. Подъехали к набережной. Через перекресток тащились длинные возы, тяжело нагруженные пирамидами бочек.

      Карета остановилась. Пахнуло речной водой и гнилью. Резкие крики чаек на мгновение перекрыли гул толпы на перекрестке. Я подобралась поближе к окну: серые волны Сены вдруг уколол солнечный луч, набросил кружевную сияющую сеть на низкие борта баржи, что неспешно втягивалась под Новый мост. За баржей следовала другая, третья – минуя остров Сите, целая вереница везла куда-то неошкуренные бревна. Рядом, словно пажи, приплясывали на волнах щепки и куски коры.

      Вот последняя стайка щепок скрылась под мостом, а наверху раздался негодующий вопль – с одной из подвод на дорогу покатились бочки. Началась суматоха, ругань, возчики принялись вновь собирать их в пирамиду.

      Я уставилась в другое окно: прямо на перекрестке, пользуясь затором, расставляли ширму кукольного театра