Гадкий гусенок. Татьяна Александровна Яшина

из-за очков глаза мсье Паскаля, нависшего надо мной, кажутся огромными. – Что случилось?

      – Приехали дядюшки из Ла-Рошели…– как же ломит все тело! – Решила провести ночь с Дон Кихотом.

      – Похоже, Николь, ты провела ночь с цезарем, да не одним, – мсье Паскаль деликатно тянет у меня из рук фолиант, показывая на обложку с надписью «Жизнь двенадцати цезарей». – Политики оказались проворнее рыцаря печального образа…

      Дождавшись, пока я потянусь и поправлю волосы, он снова спросил:

      – Что случилось?

      Я рассказала ему о предложении графини Шале. Про два ливра в месяц, про стол и комнату. О том, что боюсь нового места и новых людей. Боюсь, что не понравлюсь графине. Про… Про то, как жизнь несправедлива – но этот пассаж я не озвучила.

      Мсье Паскаль догадался сам.

      – Ты могла бы стать королевой устриц, а станешь секретарем графини. Не самый плохой жребий – хотя устрицы, возможно, тоже ценят, когда им читают вслух «Дон Кихота».

      – Я обманщица! Меня учили не для того, чтобы я стала католичкой, я не имею права пользоваться тем, от чего отреклась!

      – Ну что ты, Николь… А покойный король? Был протестантом и королем Наварры, а как перешел в католичество – так и в короли Франции сгодился.

      – А как же Лютер? Он же сказал…– я помедлила, припоминая точные слова, – «истину следует защищать и отстаивать, если даже мир вокруг не только погрузится в хаос и междоусобицу, но вовсе будет разодран в клочья и целиком уничтожен»?

      Мсье Паскаль пожевал нижнюю губу, отчего морщины на верхней обозначились резче, а потом тихо сказал:

      – Париж стоит мессы.

      В глазах его было столько доброты – ее не могли скрыть ни толстые стекла очков, ни морщины– что мне захотелось ему поверить. Согнутый чуть не пополам, седой как лунь, одежда и руки вечно в чернилах – он казался мне лучшим человеком на свете.

      К сожалению, другие люди на него ничуть не походили.

      Вернувшись из Сен-Жермена, дядя Адриан – небывалое дело – одобрил графиню Шале. И даже подарил тридцать су золотом! Величественно протянув руку для поцелуя, он заметил:

      – Долг христианина – защищать сирот!

      – И вдов, – подхватил дядя Жак и тайком сунул мне в руку еще один золотой.

      У меня еще никогда не было столько денег! Я не могла усидеть на месте, и на следующее утро напросилась с Серпентиной на рынок – купить ленту в волосы.

      Волосы у меня мамины… Как и у братьев. Но Гаспара, Рене и Юбера всегда стригли коротко, по моде прошлого царствования – так, что вихры не успевали закрутиться в колечки.

      Во время эпидемии меня обрили, потом волосы толком не росли, но сейчас мне все-таки удалось отпустить их до плеч. Соорудить косу было делом трудным – завитки торчали во все стороны, несмотря на гребень. Я надеялась, что лента поможет их укротить.

      – Все-то деньги не бери с собой, потеряешь! – сказала вслед тетя Люсиль. Но я ее не послушала.

      Парижские рынки я ненавидела. Там можно