Нетерпение сердца. Стефан Цвейг

взволновался, его глаза, усталые еще минуту назад, теперь ярко заблестели.

      – Замечательный человек, говорю вам, он никого никогда не подводит; каждый случай он рассматривает как обязательство… я знаю, что не смогу выразить в словах то, что думаю… но он… словно чувствует себя виноватым, если не может помочь… и поэтому – вы мне не поверите, но я клянусь вам, что это правда, – один-единственный раз ему не удалось преуспеть в том, что он намеревался сделать… Он пообещал женщине, которая начала терять зрение, что поможет ей… и когда она все же ослепла, он на ней женился. Представляете – будучи молодым человеком, он женился на слепой женщине, на семь лет его старше, некрасивой, без денег, истеричке, которая теперь висит у него на шее и нисколько ему не благодарна… Согласитесь, что такой поступок свидетельствует о том, какой он человек, и вы понимаете, как я счастлив, что нашел такого человека… который заботится о моем ребенке так же, как я. Я даже включил его в свое завещание… если кто и поможет моей дочери, так это он. Дай Бог! Дай Бог!

      Старик сжимает ладони, словно в молитве. Затем рывком он придвигается еще ближе.

      – А теперь послушайте, господин лейтенант. Я хотел бы вас кое о чем попросить. Я уже рассказал вам о том, каким милосердным человеком является доктор Кондор… Но видите ли, понимаете ли… именно то, что он такой хороший человек, меня и беспокоит… Я всегда боюсь, поймите… я боюсь, что, не желая меня расстраивать, он не говорит мне всю правду… Он вечно обещает и утешает нас, мол, со временем Эдит станет лучше, со временем она полностью вылечится… но каждый раз, как я спрашиваю его, когда же именно это произойдет и сколько нам еще ждать, он уклоняется и просто говорит: «Наберитесь терпения!» Но мне нужна определенность… Я старый больной человек и должен знать, доживу ли я до того момента, когда моя дочь выздоровеет, и может ли вообще она полностью выздороветь… Нет, поверьте, господин лейтенант, я больше не могу так жить… Мне нужно знать, стоит ли надеяться на ее выздоровление… мне нужно это знать, я больше не могу терпеть эту неопределенность.

      Переполненный возбуждением, он встал и тремя быстрыми резкими шагами подошел к окну. Мне уже было знакомо такое его поведение. Всякий раз, когда у него на глазах выступали слезы, естественным выходом для него было резко отвернуться. Он тоже не хотел жалости – потому что он был таким же, как она! Его правая рука нащупала во внутреннем кармане унылого черного сюртука скомканный носовой платок; напрасно он притворялся, что просто вытирает пот со лба, – я слишком отчетливо видел его покрасневшие веки. Он несколько раз прошелся туда-сюда по комнате; с каждым его шагом раздавались стонущие звуки, и я не знал, то ли они исходили от прогнивших досок, скрипящих под его весом, то ли от него самого – дряхлого, старого человека. Затем он перевел дыхание, словно пловец перед погружением в воду:

      – Простите… я не хотел об этом говорить… чего же я хотел? Ах да… Доктор Кондор позвонил и сказал, что завтра приедет