Неподвижно лишь солнце любви. Николай Фёдорович Шахмагонов

много сейчас появилось хороших поэтов, – сказал Теремрин, стремясь уйти от темы стихотворения и перевести весь разговор на поэзию в целом. – У меня вот ещё с училища хранится целая тетрадка со стихами. Не со своими, а именно с теми, что когда-то очень взволновали. Потом и сам стал писать. Это уже на выпускном курсе. Кстати, стихи-то и привели меня, в конце концов, к прозе.

      Они прогулялись по берёзовой аллее, затем обошли примыкающие к ней аллейки, уже более узкие. Потом направились по дороге, огибающей жилые корпуса. Вдруг, совершенно отчетливо и ясно донеслась танцевальная музыка.

      – Откуда это? – с интересом спросила Ирина.

      – Из зала танцевального, – пояснил Теремрин. – Танцы там сейчас в разгаре.

      – Хорошая музыка, – сказала Ирина. – Как в Пятигорске.

      Теремрин с удивлением посмотрел на неё. В Пятигорске Ирина обычно избегала танцев, и ему никак не удавалось вытащить её хотя бы на один вечер. Он решил, что Ирина просто не любит танцевать, потому что не знал истиной причины. Ирине же неловко было идти с Теремриным в тот зал, где танцевало столько людей, видевших её с Синеусовым, неловко было танцевать с ним там, где она танцевала с другим. Теперь же ей очень захотелось потанцевать с Теремриным. На самом деле она любила танцы.

      – Хочешь? – спросил Теремрин, кивнув на огромные окна, из которых лилась музыка.

      – Очень хочу.

      –Тогда идём, а то ведь мы с тобой так ни разу и не танцевали.

      Ирина решила, наконец, что пора выбросить из головы всякие мысли о том, что будет дальше. Пусть будет то, что будет. В конце концов, лето ещё не окончилось, и надо было отдыхать перед трудовым годом, не терзая себя переживаниями. Они вошли в танцевальный зал, когда только что объявили дамский танец, и ансамбль заиграл вальс.

      – Значит, приглашают дамы, – с лёгкой игривостью сказала Ирина. – А вот сейчас возьму, да кого-нибудь приглашу.

      – Пожалуйста, – поддержал шутку Теремрин. – Только тогда у меня есть одна просьба.

      – Какая же? – поинтересовалась Ирина.

      – Давай подойдём вон к той колонне.

      – Зачем?

      – Там постою. На меня одна особа посматривает. Видишь? Может, пригласит, чтоб не тосковать мне в гордом одиночестве, пока ты танцуешь.

      – Ну, уж нет, – весело возразила Ирина. – Ты теперь только мой! – И, внимательно посмотрев ему в глаза, положила на плечо свою руку, заявив: – Я приглашаю вас!

      Они сделали круг, и Теремрин вдруг начал неспешно декламировать:

      Вечереет. Прохладою дышит река,

      В её водах закат догорает,

      И лежит на плече моём ваша рука,

      Белый вальс, словно волны, качает.

      – А это чьё стихотворение? – поинтересовалась Ирина, воспользовавшись небольшой паузой. – Кто автор?

      – Никто. То есть, конечно, автор есть, и он перед вами.

      – Тогда слушаю. Что дальше?

      – Ещё не сочинил. Подожди, – сказал Теремрин. – Вот, пожалуй, так:

      Белый вальс нас кружит, белый вальс ворожит,

      И над нами аккорды витают,

      А мне новую хочется песню сложить,

      Вам с восторгом её посвящаю.

      В этой песне скажу я