Карантин. Александр Накул

целый квартал перед школой стандартными бетонно-блочными многоэтажками – секции делали рядом, на цементном заводе. Потом Советский Союз закончился, при новой власти начали закреплять участки в частном владении. Кадастровые комиссии отобрали по ревизии все выморочные куски, где дома развалились, а наследников не нашлось – и так и оставили их зарастать лопухом и репейником.

      Этому району уже не судьба стать процветающим коттеджным посёлком. В трухлявых домиках доживают свой век жадные морщинистые старушки, их лица похожи на картофельные клубни. Про них помнят только пенсионный фонд и налоговая инспекция.

      Есть и кирпичные домики, в два этажа. Таких немного и заборы у них высокие. Вместо садика у таких – выложенный прямо на дёрн готовый газон с одинаковыми травинками. И непременно гараж, такой огромный, словно хозяин там держит слона.

      Шоно сначала услышал лёгкое потрескивание – и только потом повернул голову.

      На вид ей было лет семнадцать. Чёрная зимняя куртка по фигуре, меховой капюшон, новенькая, словно только из магазина, шапочка. Даже в тускло-жёлтом свете чумазых ламп было видно, как сверкают её холёные, стильно подстриженные волосы.

      За спиной у неё был чехол, в каких носят гитары. Именно оттуда и доносился треск.

      Достаточно заметный, чтобы Шоно обратил внимание. И достаточно тихий, чтобы его не заметили усталые пассажиры.

      Автобус замер, двери распахнулись во мрак. Девушка двинулась к ступенькам. Шоно – за ней. Он пробирался через толпу, словно сквозь заросли.

      Остановка Карасёва. Нет даже крыши, просто скамейка, полностью ушедшая в снег, и стандартная жестяная табличка на столбе. Вокруг – чёрный и синий мир, и кажется, что вся планета стала такой и куда бы ты не пошёл, на север, на юг, на восток или на запад, будет одно и то же – зимняя ночь, заборов торчат из сугробов, а по ту сторону заборов – домики чёрные пятна домиков и в окнах ни огонька.

      Шоно и девушка оказались единственными, кто здесь вышел. Автобус с шипением закрыл двери и покатил дальше, оставляя за собой тишину.

      По снегу вдоль дороги тянется глубокая борозда. Они шагали гуськом, по колено в сыпучем снегу, к перекрёстку, где на бетонном столбе горел одинокой звездой ржаво-рыжий фонарь. Он казался единственным источником света на многие километры вокруг.

      Вот они уже под фонарём. Здесь расчищено. От ног поползли длинные тени.

      Теперь уже можно разглядеть, что над заборами тянется жёлтая нитка газопроводной трубы, а под фонарём уцелела доска объявлений с одной-единственной бумажкой:

      Осторожно!

      Обивка и ремонт мягкой мебели.

      Девушка обернулась. Шоно попытался определить цвет её глаз, но тени легли так, что вместо глаз были чёрные впадины.

      – Кто вы?– спросила она. Голос был тонкий и металлический. Каждое слово – как удар шпагой.

      – Я работаю с тем же, что и вы,– ответил Шоно. Он остановился прямо под фонарём – чёрный силуэт на фоне ржаво-рыжего снега.

      – И откуда вы знаете, над чем я работаю? Может,я ещё в школе