Синхронный ирий. Дмитрий Григорьевич Захаров

незнание, непонимание элементарных вещей, да просто глупость – но грёзы детские, их богатство и чистота – вот чего жаль. За эту роскошь мечты, за её яркость, насыщенность, плотность, непрерывность – вот за что бы я отдал очень много – да почти всё. А зачем надо это всё, если от этого всего ты испытываешь самый минимум счастья – так какие-то нервно-волокнистые поглаживания, какое-то осиновое трепетанье листочков, порывы ветерка на излёте. То ли детские грёзы – поток золотой, потоп разлитой, покой неземной – и буря такая! – сметающая всё своими видениями, всё, что мешает быть счастливым. Полнота счастья! Неослабная полнота. Дикий, просто сумасшедший до припадка, в перехлёст всех диагнозов и клинических пределов, разгул, шабаш, оргиас фантазий, выносящий за скобки и жизнь, и смерть, и послесмертие, и все тайны; вертящий, кружащий, сшибающий – и умиротворяющий, прекрасный, такой красивый, что невозможно уже определить и установить степень этой красоты – вот что ценно, и цена эта настолько высока, что ничего не сможет её сбить. Вот поэтому так гложет ностальгия о детстве, об утраченной навсегда феерической поре грёз, о золотом веке – кратком и неуловимом.

            Каждый день бабушка водила меня на прогулку в этот парк. Также нагружала меня своей педагогикой – лаконичной и незамысловатой, но действенной. Также светило солнце, также летали галки, чирикали воробьи, сновали прохожие, стоял памятник. Лавочки, конечно, были другие, но расположение их вряд ли изменилось с тех пор. Может быть, мы с бабушкой сидели на том же самом месте, где сижу сейчас я, и глазели на Университет. Я не знаю, я не помню. Я вообще не помню этот парк в раннем детстве – знаю только из рассказов бабушки. Но чувствую то время и то место, может быть это самое место, чувствую эти энергетические шёлковые волны, которые протянулись океанами через года, и знаю, что не смогу уже качаться легко и беспечно на этих волнах, заглядывая за горизонт и за облака, и полностью отдаваться их нежности. И я закрываю глаза, сжимаю веки, чтобы остановить слёзы – но они всё равно не останавливаются – и вытеснить из себя прошлое, чтобы невозвратимая красота не становилась слишком явно ощутимым пеплом.

            Если бы мне предложили создать нечто невероятное, то есть некий ирреальный предмет, я бы создал космический корабль для путешествия по внутреннему космосу. Что? А разве по внутреннему космосу нельзя путешествовать без космического корабля? А по внешнему можно? То-то. Пока нельзя. Может в будущем… Вот так и по внутреннему, тем более, что внутренний космос неизмеримо обширнее. Космический корабль для внутреннего космоса – это семиствольное, семипарабольное, семизэтное тело, увеличивающееся и уменьшающееся в зависимости от интенсивности и экстенсивности видений и вдохновений. Скорость варьируется от инфрамеонной до ультрамеланической. Каскады выпадов онерических многоэтажных глубин выстраиваются кубовеерно и эллипсофантомно. Внутрикосмический корабль движется хаотически, перепрыгивая из лимбоидных аутофракций