Выжить. Повесть военного времени и перестроечные рассказы. Людмила Филатова

низина. Там так мело, что вообще ничего не было видно.

      – Где небо?! Где земля? Одна белёсая мутная круговерть.

      У Ксении с головы рвануло платок и отбросило за спину. Хорошо, что концы были обмотаны вокруг шеи. Засвистело в ушах, глаза залепило снежной пудрой! Идти вниз было бессмысленно.

      – Всё равно не сдюжить, – тяжело вздохнула она, перевязывая платок, – пусть успокоится маленько.

      Вернулась по своим следам назад, завезла сани в самую чащобу. Один полоз видно зацепился за пенёк. Сани так тряхнуло, что проснулась и захныкала Заянка, видно обо что-то ударилась. Ксения сунула под неё руку, – мокро.

      – Что ж ты наделала, доченька? Проситься надо! Ты ведь большая уж… Как же мы теперь?..

      Стянула с неё сырое, повесила на сделанный мужем крючок под плетёным навесом. Сунула Заянку в мужнины рваные кальсоны, подложила под неё соломы, но девочка не успокоилась, она опять хотела есть. Да и лежать в санях ей надоело.

      – Ладно уж… Не велел отец, а разожгу вам костерок. – Улыбнулась детям Ксения. – Да и самой обсушиться надо: спина сырая, и валенки уж никакие… Того и гляди, пальцы вылезут.

      Выкопала в снегу ямку, наломала мелких сучьев, подожгла пучок соломы. Костерок разгорался быстро, не успевала сушняк подбрасывать. Здесь, в глуши, наст был слабее, ведь от деревьев, какое никакое, а – тепло, поэтому приходилось чуть не по пояс в снегу за сухими ветками ползать.

      Зато всё, что могла, – просушила, даже перину вытащила и боком прислонила к ёлке. Правда, всё время со страхом поглядывала вверх – на летящий вкось дым, думала:

      – Хорошо, что ветер. Отнесёт в сторону! Если и заметят, сразу не найдут.

      Взяла Васятку на руки. Он молча уставился на огонь. Зрачки его расширились, как у сычонка.

      – Мужичок! – погладила его по головке. – Серьёзный… Весь в папку!

      Заянка так обрадовалась костру, что на своих кривых ножках – видно от голода уже рахит начался, – подбиралась к пламени совсем близко, бросала в него еловые лапки и обледенелые шишки. Отсветы так и плясали на её восторженном личике.

      – Смелая, – подумала Ксения, – трудно ей будет.

      Запахло хвоей, смолой, почти – Новым годом… Сюне вдруг вспомнилось, как они с Никитой ходили в клуб на Рождество и выплясывали там и польку, и барыню, и краковяк!..

      – Господи, когда ж это было? Да и было ль?..

      Вспомнилось её ситцевое платье, купленное на первую Никитину премию, – оборчатое, в синий горошек, с рукавами фонариками. Как тогда подружки завидовали! А Никита сграбастал её тогда у дома и всё кружил, кружил… Захотелось плакать. Но слёзы не шли. Видно и на них нужны силы, а у Ксении на сегодня их уже не осталось.

      Почти задремав, вдруг почувствовала какой-то чужой запах, сладковатый, – то ли сирени, то ли чабреца. Принюхалась…

      – Фу-ты! Да это ж одеяло немецким одеколоном воняет, и шарф… Распарились у костра, вот и пошло…

      Расстегнула ватник,