Песнь Велиала. Дмитрий Сергеевич Филатов

от этого легче? К тому же, откуда мы можем знать?

      – Знают те, кто верят, – объяснил Тамплиер. – Но, если есть Тьма, есть и Свет. Если есть демоны, есть и ангелы. А демонов я видел. Их может увидеть каждый.

      – Знаешь, Вячеслав, – совсем другим голосом сказал Драгомиров. – Иногда ты меня пугаешь. Если на чистоту, то лично у меня многое не сходится, – впервые в своей карьере Марк позволил себе сказать подобное пациенту. – Если бы не твои кататонусы и припадки, то я бы счел тебя симулянтом, хотя и очень талантливым.

      – Признаться, я ошибся в тебе, – ответил Берсерк. – Ты способен слышать правду, страшную правду. Но не готов. Я могу это чувствовать. Когда ты будешь способен принять истину, я тебе все расскажу, и, может быть, ты мне и поможешь. До того, я полагаю, нет смысла в наших беседах. Так что, до встречи, Марк. Да, и не забудь перевести меня на общий режим.

      Так ошарашено Марк не чувствовал себя уже очень давно. Выходя в коридор, он с прискорбием чувствовал мерзкое осознание того, что вовсе не он владеет ситуацией, что вовсе не он анализирует собеседника, что вовсе не он ведет счет. Остаток дня прошел неблаготворно и безрезультатно. Собраться с мыслями Марк не мог, анализировать пациентов тоже, а только думал о разговоре с Вячеславом Гудаловым по прозвищу Берсерк.

      Черная Ауди мягко катила по мокрому асфальту, отражая зеркально-черным кузовом огни дороги. Призрачные фары вперяли свой белый свет в густую даль, туда, где в их свете искрилась пелена дождя. Дождь окутывал плывущую сквозь его плоть машину и огибался впереди бесконечным черным колодцем с серебристыми стенами. Пустые желтые глаза дорожных фонарей сеяли вокруг призрачный дымчатый свет. А где-то впереди мерцали загадочные и нестойкие, как лунный свет над черной гладью воды, огни огромного древнего города. Огни эти, словно светильники пляшущих эльфов, рдели в неизмеримой дали, огибали машину и в конце своего хоровода оставались далеко позади, отражаясь лишь мельком в зеркалах заднего вида… Тысячеглазый город дремал, окутанный черным плащом владыки ночи и сморенный вековой суетой.

      На часах Драгомирова был ровно час ночи, и радио вечным бодрым голосом вещало прогноз погоды. Марк был на полпути к дому. Как всегда, он возвращался из клиники далеко за полночь. И «непочатый край работы» был виною этому только с его слов. Белки его глаз давно приобрели мутновато-розоватый оттенок и часто слезились от неосознаваемого желания их закрыть. Но делал Марк это редко и очень боялся это делать. Ибо, закрыв глаза, он сразу видел сны… А во снах его непременно была она, та, которая была для него всем, та, которую теперь ему было не вернуть… А потому Марк редко и мало спал, удаляя вязкую усталость таблетками и сиропом кофеина, чаем и некоторыми препаратами против сна. Там, за его спиной, оставалась работа, бурлящая круговоротом проблем и решений, трудностей и сотнями поломанных, но не всегда безнадежных человеческих судеб. А впереди был его дом. Его просторная и от того еще более пустая квартира, где его никто не ждал, где он не был нужен никому, лишь потому, что никого не было. Там была его кухня, пустая и мертвая, ибо там он никогда теперь не ел. Там были просторные, богатые комнаты,