Приют для бездомных кактусов. Сухбат Афлатуни

о пагубной и незаконной связи с мусульманами. Слушали со вниманием, благодарили, плакали, тут же дали собственноручную подписку, что они, не переходя в Ислам, навсегда останутся в лоне Православия. Подписка сия приложена к делу.

      Отец Елисей недовольно выпил воды и решил выйти.

      Во дворе красовалась июньская ночь. Природа в восточной томности, бесконечные цветы, на ветвях плоды земные. Особенно плодородна вишня: отец Елисей сорвал и продегустировал. Кислятина. Потянулся еще за одной. Освежает.

      Поглядел на луну и отметил в ней нечто мусульманское.

      Баритонально зевнул.

      Окна келий раскрыты, виднелись желтяки лампад.

      Прислушался.

      К плеску воды присоединялись сомнительные звуки.

      Вроде притихло.

      Только сердце буйствовало. И ладони стали как не свои.

      Снова послышалось. Отец Елисей отер ладони и пошел на звук.

      Идти было светло, но наплыло облако, и предметы спрятались. Хорошо, что земля вся натоптана, и то пару раз оступился. Пройдя скотный двор – по запаху угадал, – оказался в не разработанной еще части монастыря.

      Отсюда шепот и шел.

      Было темно, но глаз уже свыкся. Пройдя вдоль стены, выглянул.

      На полянке шло ночное свидание.

      Четыре фигуры образовывали кружок и шептались на сартовском наречии. Две женские, знакомые уже, и две мужские в халатах.

      Отец Елисей сглотнул сухую слюну.

      В кружке тем временем замолкли, пошла возня и известные вздохи…

      Потом разделились, две фигуры, мужская и женская с животом, уселись на поваленное дерево и застыли, другие две отошли во тьму.

      Отец Елисей дышал и пытался сообразить план действий. Одному выступать против двух разгоряченных азиатов рискованно; в руках сидевшего подле Александры виднелась плеть, да и о привычке туземцев таскать с собой ножи он был наслышан. Бежать за подмогой? Какая от монахинь подмога!.. Да шум поднимется, дело получит огласку, полезут слухи, газеты, насмешки, дойдет до Петербурга: увещевал, мол, а увещевленные в ту же ночь миловались со своими ромео!.. Страшнее всего, что он сам не мог оторвать глаз от этих темных фигур, от электричества, которым они горели словно изнутри, и гладил ладонью глиняную фактуру стены.

      Облако сползло с луны; лазурный свет ударил в глаза.

      Отец Елисей зажмурился и, не умея сдержаться, чихнул.

      Тотчас услышал женский вскрик и топот убегавших. Двое перемахнули через стену. Застучали и стихли в далях копыта.

      Одни сестры стояли перед ним, как призраки, и будто не замечали его.

      Александра сидела на бревне, обхватив живот. Мария, поднявшись из травы, поправила сбитую юбку и огладила волос. Рот ее был приоткрыт, два верхних зуба блестели в ночном свете; глаза скрывались в тени.

      – Как же вы так… – попробовал голос отец Елисей. – Как же вы…

      Мария, отряхиваясь от налипших колосьев, пропела:

      – То-шненько!

      Лицо к луне, так что