Забытые дела Шерлока Холмса. Дональд Томас

из префектуры в дурном расположении духа, но уязвленное самолюбие лишь подогрело его пыл. Мой друг явно не собирался сдаваться без борьбы. Я сразу подумал, что чем быстрее мы вернемся на Бейкер-стрит, тем будет лучше для всех. Но вслух ничего не сказал, понимая, что сейчас не самый удачный момент для подобных рассуждений.

      Я с нетерпением ждал нашего отъезда, представляя, как славно будет оказаться дома, и вдруг услышал разговор Холмса с управляющим гостиницей. Мой друг сообщил, что мы пробудем там по меньшей мере еще две недели.

      – Но почему? – спросил я, как только мы остались одни.

      – Потому, Ватсон, что честный человек приговорен сносить ужасы Чертова острова до тех пор, пока не упадет замертво от истощения и чудовищных условий. Единственный авторитет, чье слово может спасти осужденного, – профессор Бертильон – не желает за него заступаться. А также отказывается признать новый надежный метод установления личности преступника, над которым люди трудились долгие годы. Я крайне разочарован в Бертильоне и клянусь вам, Ватсон, что эти два вопроса могут перерасти в нечто большее, чем научный спор.

      – Ради всего святого, Холмс! Вы же не станете драться на дуэли с начальником полицейского бюро?

      – Именно это я и собираюсь сделать, Ватсон. Только необычным способом.

      После вспышки ярости и угроз в адрес Бертильона Холмс вдруг превратился в невероятного бездельника. Он вел себя, будто человек, осознавший, что большая часть жизни уже позади, и расценивающий визит в Париж как «шанс, которого больше может и не быть». Однако я склонен думать, что его метаморфоза объяснялась вовсе не предчувствием близкой смерти. Это была обычная для него смена ритма жизни. После периодов лихорадочной деятельности, когда он почти не спал и не ел, неизбежно наступала апатия, и сыщик неделями сидел в кресле, бездумно глядя в небо за окном.

      Однако на этот раз Холмс предавался праздности иным образом. Он вдруг сделался завсегдатаем богемного кафе «Клозери де Лила» с его знаменитыми деревьями и статуей маршала Нея. Или целыми днями бродил по кладбищу Монпарнас, читая надписи на могильных плитах, чтобы на следующее утро проделать то же самое на кладбище Пер-Лашез. Большую же часть времени мы просто прогуливались по улицам и паркам Парижа, чего никогда не делали ни в одном другом городе.

      Морозное утро лучше всего подходило для променада по авеню де ла Гранд-Арме к затянутым туманной дымкой аллеям и прудам Булонского леса. По заиндевелой булыжной мостовой грохотали колеса закрытых карет. За высокими коваными оградами, укрытыми снежными шапками, в окружении зарослей кустарника стояли тихие особняки.

      – Мой дорогой Холмс, – сказал я однажды вечером. – Думаю, будет лучше, если наши пути на время разойдутся. Не нахожу смысла в нашем дальнейшем пребывании в Париже. Во всяком случае, в моем. Позвольте мне вернуться в Лондон к своим обычным занятиям. Вы можете задержаться здесь, сколько сочтете необходимым. Но я не вижу причины оставаться.

      – О