Резиновое сердце. Светлана Курилович

на держала большую чёрную сумку, готовую лопнуть – что уж там было – только Бог ведает. Она как-то нерешительно топталась около дверей, и тут её заметил Ванёк – один из тех парней, которым интересна любая юбка, главное – новая.

      – Эй, красотка! – свистнул Ванёк.

      Она с удивлением взглянула на него.

      – Иди сюда! – и он ещё похлопал ладонью по стулу рядом с собой, так, как кошку зовут или собаку.

      Она улыбнулась и пошла к доске, волоча свою сумищу.

      – Ты что, боишься? Не боись, сразу не съем!

      Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но прозвенел звонок и в класс влетела наша завуч, похожая на вечно встревоженную стрекозу.

      – Уже познакомились? – застрекотала она. – Как вам наши ребятки, Арина Марковна? Неплохие, да? Только своенравные, конечно, да сейчас все подростки такие! Ребята, это Арина Марковна Фомина, ваш новый учитель по русскому языку и литературе!

      – У, ё! – охнул Ванька и начал сползать под парту.

      – Хомичёв, это что за звуки?! – сверкнула очками стрекоза. – После уроков зайдёшь в мой кабинет, понял?

      – Угу, – буркнул он, опустил голову и постучал лбом по столу.

      – Ну, Арина Марковна, всего вам доброго! – стрекоза умчалась, а мы уставились друг на друга.

      – Простите, но как случилось, что выпускной класс остался без учителя по основному предмету?

      – Проще простого: наша прежняя училка, Елена Николаевна, уехала в Москву, присмотрев там хлебное местечко, бросила нас за полгода до выпуска, вот откуда взялась в одиннадцатом классе эта Арина Марковна.

      – Здравствуйте, ребята! – запоздало поздоровалась она. – Меня зовут Арина…

      – Родионовна! – услужливо подсказал кто-то.

      – Марковна, – закончила она. – И я рада вашим познаниям в области классической литературы. Надеюсь, вы так же хорошо подкованы и в литературе двадцатого века.

      Да, язычок у неё всегда был острым, за счёт него она и не дала себя съесть нашим акулам. Подросткам дай только волю – мигом оседлают, а она не позволила…

      Но всё это я узнал о ней потом, а первые дни не обращал на неё никакого внимания: мне на днюху подарили мобильник, и я был занят только им. Сидел я на последней парте (с ростом 185 это было моё законное место) и исследовал новые возможности, которые обещал телефон. В общем, мы существовали параллельно до тех пор, пока один раз не пересеклись…

      – Григорий! – услышал я прямо около своей парты. – Чем ты занимаешься?

      – А что? – буркнул я, не поднимая взгляд.

      – Вообще-то у нас сейчас сочинение!

      Я поднял голову и сквозь длинные волосы посмотрел на доску: и правда, кроме числа там было ещё шесть тем, и все, как одна, по поэзии.

      – Я стихи всё равно не люблю и писать не буду!

      – Но это обязательное сочинение, на оценку в журнал! – в её голосе послышалось недоумение. – Я буду вынуждена поставить двойку!

      – Ставьте! – я пожал плечами.

      – Но…

      – А Гришка у нас бунтарь, Арина Марковна! Ему всё равно… – это Валька Ильина влезла, вечно ей всё было надо.

      – Бунтарь-одиночка? – по голосу я почувствовал, что она улыбается, но промолчал: а что я мог сказать?

      – Ты поэтому ходишь без формы и нестриженый?

      (Большая мужская рука хорошей формы провела по ухоженным волосам, уложенным в аккуратно-небрежную причёску).

      – Выглядел я в то время невыносимо: презирал костюмы и расхаживал в джинсах и футболках, преимущественно драных и грязных, а волосы (обычно зелёные, синие или красные) стриг раз в четверть, разрешая им расти как вздумается. Сейчас уж и не вспомню, зачем мне всё это было надо – из бессмысленного подросткового бунта, наверное. Но тогда я считал, что это круто, а родители мои, люди мудрые, особо меня не донимали, рассудив, что всё перемелется – мука будет, что единственный сыночек перебесится и в конце концов остепенится.

      – Каждая личность имеет право на свободу самовыражения, – наконец сказал я.

      – Каждая личность кроме прав имеет ещё и обязанности, и важнейшая из них – учиться! – парировала она.

      – Ну, это спорное заявление, – попытался возразить я, но Арина положила руку на моё плечо и ласково так сказала:

      – Гриша, пожалуйста, попытайся хоть что-нибудь написать! Ты мальчик умный, тебе это нетрудно, мне кажется.

      Это её прикосновение… словно обожгло меня. Дело в том, что я очень не любил, когда меня кто-то трогал… кроме родителей, разумеется. Моё личное пространство очерчивалось окружностью с радиусом в один метр, в центре которой был я. Поэтому моё плечо дёрнулось само по себе, сбрасывая её ладонь. И тут же я испугался, что это получилось очень грубо:

      – Извините, Арина Марковна, я не специально… Это у меня случайно вышло… – моё невнятное бормотанье тоже было не самым вежливым.

      Она порозовела, поправила очки.

      – Ну, Гриша, пиши! – и ушла за учительский