Река жизни. Владлен Петрович Шинкарев

мне женщин с одной мыслью; рассмотреть их красоту поближе. Моё терпение было на исходе, когда они как феи нарисовались перед моим лицом, восторженно приказывая:

      – Иди купайся!

      Всю блаженную мою идиллию они смазали мгновенно.

      Когда я в баньку залетел, от густого и горячего пара чуть не задохнулся. Быстро искупавшись, прибежал назад под навес и за стол рядом с сестрой сел. Мать: сядь рядом со мной, я соскучилась! Не возражая, я пересел к матери, от которой исходил такой жар, что мог согреть не одного дитя.

      – Ну рассказывай, что у вас здесь случилось. Отец тебя обидел?

      И здесь тётушка, наливая себе и мамаше красного вина стала обзывать отца различными неприличными словами, при которых у нас с сестрой уши вяли. Маринка посмотрела на мать и вполне серьёзно:

      – Мама, уймите свой пыл. Безусловно, твой брат бесстыжий человек. Зачем эту кралю привёз к нам, тем более знает, что у нас отдыхает Владлен.

      Мать наклонила голову и тихо запела:

      Перед этой

      Жёлтой, захолустной

      Стороной берёзовой

      Моей.

      Перед жнивой

      Пасмурной и грустной

      В дни осенних

      Горестных дождей.

      Перед этим

      Строгим сельсоветом,

      Перед этим

      Садом у моста,

      Перед всем

      Старинным белым светом

      Я клянусь,

      Душа моя чиста.

      Потом она упала на стол и заплакала. Тётушка подскочила к ней и стала успокаивать, я не знал, что и делать. Сестра взяла меня за руку и сказала:

      – Пойдём погуляем.

      Мы вышли за ворота, сели на лавочку, сестра обняла меня и нежно промолвила:

      – Вот такая у нас – женская доля!

      10. Повороты судьбы

      Конечно, той заповеди Апостола Павла, которая послужила эпиграфом моей повести, я не мог тогда знать, тем не менее в мыслях я прелюбодействовал, и, когда пришло время расставаться, я отрывал сестру по живому от своего сердца. Мы шли на остановку все молча, стараясь не выдать грусти. Лишь когда автобус стал трогаться, я выскочил из него и на глазах у всех любопытных стал её обнимать и целовать, как бы стараясь сохранить о ней память хотя бы на своих губах. Я догадывался, что наверняка до весны следующего года её не увижу. Она попросила писать письма, а я опрометчиво дал обет, не представляя ещё тогда, какой на себя взваливаю тяжкий труд и мучения. Автобус уносил меня в город, оставляя в пыли станицу на неопределённый срок, неведомый ещё мною. Какая-та страшная пустота охватила меня, невольно закружилась голова. Я прислонил голову к плечу матери и выдал:

      – Грустно!

      Я ощутил запах пыли, который проник в салон автобуса, щекоча нос. Я еле сдерживал чих и только сейчас заметил: оказывается, я подрос! Через мгновение я стал примерять, насколько моя голова стала выше материнского плеча. И в это время услышал:

      – Подрос! Подрос! Возмужал!

      Я