На излете, или В брызгах космической струи. Анатолий Зарецкий

в нашу сторону. На мгновенье наши взгляды встретились. Девушка вспыхнула радостной улыбкой, но тут же отвела глаза и покраснела. “Ну, зачем они так? Только смутили”, – мысленно возмутился я.

      Поколебавшись секунду, Людочка решительно направилась к нам. Я по-прежнему молчал и лишь неотрывно, с восхищением смотрел на нее. Она, конечно, заметила и буквально засияла от ответных чувств. Улыбка не сходила с ее миленького личика. Снова и снова мы встречались с ней взглядами, от которых вдруг чаще забилось сердце, и кровь прилила к щекам.

      Я вдруг отчетливо понял, что такое счастье. Ведь впервые в жизни оно само улыбалось мне счастливой улыбкой моей красавицы-подружки. И я уже не замечал ничего вокруг, кроме ее дивных теплых глаз, чудесной улыбки и еще чего-то яркого и светлого, плывущего ко мне из вечерних сумерек, словно сошедшее на землю маленькое белое облачко с просветами голубого неба.

      А то бестелесное облачко вдруг так очевидно выдало слившуюся с ним воедино живую плоть – прекрасную девичью фигурку, таинственную прелесть которой не скрыть никакими одеждами.

      И передо мной уже вовсе не облачко, а во всей красе юности моя стремительно повзрослевшая очаровательная подружка в своем бело-голубом воздушном наряде. Она плыла ко мне легкой походкой, опустив глаза, словно стесняясь разительных перемен, происшедших с ней за время нашей летней разлуки.

      Своими восторженными взглядами мы сказали друг другу так много, что меня вдруг охватило неведомое до того волнение. Так откровенно мы еще не выражали наших чувств. И не осталось сомнений, что эти говорящие взгляды – лишь начало новых, еще неведомых отношений, совсем иных, чем наша детская дружба.

      И вдруг откуда-то из глубин подсознания, как озарение, всплыла эта роковая фраза: “Людочка, ты – моя Джульетта”.

      Удивительные имена и печальная история любви юноши и девушки так потрясли меня этим летом. Лишь теперь осознал, что они были вовсе не взрослыми, как мне показалось, когда читал повесть Шекспира “Ромео и Джульетта”, а такими же, как мы с подружкой.

      А может наоборот, это мы, наконец, повзрослели и наши сердца кричат нам об этом, как говорила мне когда-то Крестная?

      И на душе одновременно с переполняющей ее радостью вдруг появилась неясная тревога, навеянная, очевидно, трагическим финалом повести. Еще ничего не произошло, а я вдруг ясно осознал, что именно Людочка станет самым большим моим счастьем на всю жизнь, что бы с нами потом не случилось.

      – Людочка, ты – моя Джульетта, – шепотом повторил только что придуманную фразу, а память тут же подсказала другую, из детства: “Я никогда тебя не забуду, Людочка”.

      И душа затрепетала в предчувствии нашей необыкновенной любви, совсем как у Ромео и Джульетты.

      – Людка! Ты шо розцвила, як майская роза? – неожиданно нарушила благостную тишину тетя Липа, несомненно, как и все, наблюдавшая за нами, – А-а-а! Толика побачила. Цей хлопець нэ для тэбэ. Вин, бач, яким парубком став. В нього, навить, невеста у сэли е. А ты, Людка, ще