Дичь для товарищей по охоте. Наталия Вико

раньше положенного срока родила.

      – Ну ладно, – примирительно сказала она. – Хватит об этом. Но ответь, при всех твоих делах да заботах – к чему тебе еще этот театр? – пристально взглянула на мужа.

      – А что театр? – напрягся Савва.

      – Как что? – Зинаида отодвинула чашечку с недопитым чаем. – Ты же там теперь днюешь и ночуешь! Сколько денег на него тратишь! То одно, то другое… – Она запнулась. Видно было, что еще что-то хотела сказать, но сдержалась.

      Савва поднялся из-за стола и махнул рукой прислуге, чтобы оставила их одних. Совсем уж не в свое дело полезла Зинаида.

      – Я гляжу, ты деньги считать научилась? – губы его подрагивали, глаза сузились от злости. – Может, это я трачу тысячи на приемы для родовой знати, светской молодежи, офицеров всяких? А наряды твои бесконечные? То для благотворительного базара, то на вернисаж, то… Театром меня попрекать вздумала![8]

      – Знаешь, Савва! – Зинаида тоже встала. – Я завтра с детьми в Покровское уезжаю. А ты поживи здесь, подумай.

      Натолкнувшись на тяжелый взгляд мужа, попыталась улыбнуться.

      – Это я давно решила, просто сказать тебе все забывала. А сейчас вспомнила. Тебя к ужину ждать?

      – Там видно будет! – Савва вышел из комнаты.

      Зинаида, проводив мужа взглядом, вдруг со всей силы ударила по столу ладошкой.

      – Вот так! – вскинула она голову. Никто не смеет повышать на нее голос. Никто! И потом, что она такого сказала-то? Да она толком ничего и не сказала еще…

* * *

      Выйдя из дома на Спиридоновке, Савва молча кивнул шоферу, молодому зеленоглазому Гавриилу, которого все в семье за улыбчивость и добрый нрав ласково называли Ганечкой, сел в автомобиль, поджидавший у входа, и откинулся на спинку сиденья. Разговор с женой отвлек от мыслей о деле, которому он собирался посвятить сегодняшнее утро. Когда год назад Станиславский и Немирович-Данченко решили учредить общедоступный театр, они, походив по известным московским благотворителям и не получив поддержки, обратились к нему за помощью. Хотя в тот момент мало кто верил в возможность создания такого театра, Морозов сам не поскупился, да и других в товарищество привлек. И поначалу дела пошли хорошо. Однако не все в жизни складывается так, как хочется – много препятствий у хорошего дела в России. К сегодняшнему дню финансовое положение Московского Художественного театра стало совсем плачевным – весь капитал истрачен. Решено было созвать сосьетеров – участников товарищества театра, чтобы найти выход из создавшегося положения.

      – Савва Тимофеевич, ехать-то куда прикажете?

      Голос Ганечки, которому не терпелось поскорее поехать на новом, являвшемся предметом его гордости автомобиле, вернул Савву к действительности. Он снова взглянул на часы. Собрание уже началось, а он не любил опаздывать, считая, что этим отнимает чужое время.

      – Давай, Ганя, в театр, к Станиславскому! И поторапливайся, голубчик, опаздываем.

      Гавриил радостно кивнул и нажал педаль газа…

      До

8

В среднем в год супруги Морозовы тратили на одежду, драгоценности и парфюмерию от 20 000 до 25 000 рублей. Наряды для Зинаиды Григорьевны заказывались, в том числе, в Париже. Так, к примеру, только за одно платье в 1898 году было выплачено 3800 рублей, а за драгоценности – около 9000.