Прости грехи наши… Книга первая. Елена Дмитриевна Фетисова

слез?

      – В церкву тебе надо, деточка, в церкву…, – сказала удивленная старушка, не понимая, что к чему.

      Между тем, Анна, окончательно перепугав свою сиделку, вскочила с кровати и побежала в короткой, исписанной тушью, больничной сорочке, прямо в кабинет врача.

      «Теперь, все зависит от нее, только, от нее!» – колотилось нетерпеливое сердце, как провинившийся воробей в амбаре.

      После всего пережитого ноги держали слабо, казалось, и не держали совсем, и, только, одна мысль придавала ей силы: «Она должна понять, ведь я…», – твердила Анна, – « Люблю Василия!», – и, конечно же, она пойдет в церковь, будет просить, всю жизнь будет просить простить ей этот грех. – «Она, Зинаида Прокопьевна, должна понять: Васе нельзя говорить правды, он не должен ничего знать…».

      Бедная старуха, спотыкаясь на своих больных, измученных ревматизмом ногах, пустилась вдогонку. Она так перепугалась, что, только, и сумела выкрикнуть:

      – Матушки мои, помешалась совсем баба-то!

      Анна распахнула дверь ординаторской и замерла. За столом, все так же неприступно сидела строгая Зинаида Прокопьевна. В то время, когда душа Анны разрывалась от одной лишь мысли о предстоящем разговоре, врач была, как всегда уравновешенна и невозмутима. Женщина во второй раз почувствовала, как бесконечно она несчастлива и, что ее заветному желанию не суждено исполниться.

      – Вам уже лучше? – спросила докторша первой, даже не пошевельнувшись, и лишь одни ее глаза, взволновано блеснули сквозь стекла очков.

      – Да, – почти прошептала Анна и, вдруг, вскрикнула, – Зинаида Прокопьевна, помогите мне! – боль и отчаяние выплеснулись вместе со словами женщины наружу.

      – Я это пытаюсь сделать с самого начала, Анна Григорьевна, – врач не спеша, вышла из-за стола, взяла ее за руку и усадила в кресло, – Присядьте и успокойтесь, – коснулась она плеча пациентки своими, как всегда прохладными пальцами.

      Женщина вздрогнула, когда докторша склонила к ней свое пахнущее свежестью, хотя уже и не молодое лицо.

      – Так в чем же дело?

      Анна растерялась, мысли ее спутались. Она, будто о камень споткнулась в очередной раз о голос врача, такой спокойный, лишенный всяких чувств и эмоций.

      «Снежная королева!», – с ужасом подумала женщина, – «Она ничего не поймет, эта снежная королева!».

      Видя ее замешательство, доктор подбодрила.

      – Смелее, вы о чем-то хотели, меня попросить?

      «Конечно, попросить…», – опять часто-часто забилось сердце Анны, – «Попросить отдать брошенного непутевой, безжалостной Кларкой ребенка. Но, только, ничего, ничего не говорить Василию.… Пусть он думает, что это их сын… Его сын. Ну, разве от этого будет кому-то плохо?!», – словно в ожидании ответа на свой еще не прозвучавший вопрос, задрожали одновременно руки и губы Анны. «Она-то мальчику станет матерью по-настоящему родной, а вот, он… Муж… Ему лучше не знать… Он не простит ей, не простит того, что не сберегла их Ваньку. Только, в чем она была виновата? В том, что так сильно любит его, Василия,