Сонаты без нот. Игры слов и смыслов в книге М. Цветаевой «После России». Елена Айзенштейн

ей казалось, что Пастернак не «любовь», а «дружба», что ее чувство к нему – чувство поэта к поэту; но вот она отмечает, что не могла бы встретиться с ним в бесстрастном рукопожатии, и пытается призвать, пока не поздно, пока он не стал любовью, которую она будет на рассвете проверять формулой стиха, остановиться:

      Не – поздно еще!

      В рас – светные щели

      (Не поздно!) – еще

      Нам птицы не пели.

(9 июля 1922)

      В четверостишии – автореминисценция стихотворения «Ночные шепота: шелка…», связанного с Геликоном. Тогда стихи отрезвляли ее страсть, возвращали к сознанию одиночества. Вспоминая недавнюю любовь, Цветаева боится, что та же участь постигнет и этот, еще не начавшийся роман:

      Будь на – стороже!

      Последняя ставка!

      Нет, поздно уже

      Друг, если до завтра!

      Пастернак – «последняя ставка» на лучшую себя, которая может осуществиться в любви к нему. И она признается, что уже поздно быть настороже, нежность не остановима, нельзя «откладывать смерть» земных страстей:

      Мертвые – хоть – спят!

      Только моим сна нет —

      Снам! – Взмахом лопат

      Друг – остановимте память!

      Комментируя в примечании к стихотворению интонацию этих стихов, Цветаева написала: «Ударяется и отрывается первый слог. Помечено не везде». Для нее графика была символом того самого взмаха руки, останавливающего сердце, роняющего страсть на дно души.

      9 июля 1922 года записано еще одно стихотворение, развивающее тему предшествующего:

      Руки – и в круг

      Перепродаж и переуступок!

      Только бы губ,

      Только бы рук мне не перепутать!

      Этих вот всех

      Суетностей, от которых сна нет.

      Руки воздев

      Друг, заклинаю свою же память!

      В черновике стихотворение начиналось образом Фомы Неверующего, а лирический герой отождествлялся с Христом:

      Дело не в том:

      Нынче меня, а потом другую!

      Легким перстом

      Новую рану твою ревную.

      Ревность в дугу

      Сжав – заклинаю свою же верность.

      В легком кругу

      Недостоверных моих соперниц.

(II, 501)

      В окончательном тексте стихи о ревности к тайным и явным соперницам сменяет живописание лирической героини в кольце компромиссов, «перепродаж и переуступок». Свою любовь к Пастернаку она стремится выделить из циркового круга жизни, воздевает руки к нему, как к богу или ангелу:

      Чтобы в груди

      (В тысячегрудой моей могиле

      Братской!) – дожди

      Тысячелетий тебя не мыли…

      Тело меж тел,

      – Ты, что мне пропадом был

      двухзвездным!..

      Чтоб не истлел

      С надписью: не опознан.

      Концовка стихотворения в тетради была такой:

      [Ты, что мне воздухом был и розой!]

      [Ты, что мне воздухом был морозн <ым>]

      Чтоб не истлел

      С надписью: не опознан.

[65: РГАЛИ, ф. 1190,