Сонаты без нот. Игры слов и смыслов в книге М. Цветаевой «После России». Елена Айзенштейн

душу», [15: СВТ, с. 109.] – с усмешкой размышляет Цветаева в тетради. А 27 сентября возвращается к теме своей ранней седины в стихотворении «Это пеплы сокровищ». Серебристые струны волос – «пеплы сокровищ», прах перегоревших в душе страстей, утрат, сокровища лирики. Поэт – «голубь голый и светлый», сиротливый крылатый дух, чье одиночество воплощено в его лирике, в цвете его волоса и в звоне его голоса. Лирика – «Соломоновы пеплы», мудрость поэта, свидетельство того, что все чувства проходят, перекипев в котле души, застыв в слове: Соломоново»… все суета и томление духа» (Екклез. 1; 14). Пожар страстей в душе сменяется мелом духовного прозрения. Смерть чувств – знак встречи с Богом, господство духа пламенного, победа Вечности над Временем: «Эта седость – победа / Бессмертных сил». В первоначальном наброске стихотворение «Это пеплы сокровищ…» начиналось мотивом бессмертия:

      Оттого что так рано мой волос сед

      Обещаю и знаю, что смерти нет.

[16: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 7, л. 38.]

      Но не слишком уверенно Цветаева рисовала тот свет в своем воображении. В стихотворении «Спаси Господи, дым!..» (30 сентября 1922) человеческий страх перед неизвестностью Вечности соотносится со страхом квартиросъемщика, меняющего жилище. Вариантом начала было:

      А уходят из этого мира

      С тем же страхом, с каким

      Переменяют квартиру

[17: Ц84, с. 615.]

      В окончательном тексте:

      Спаси Господи, дым!

      – Дым-то, Бог с ним! А главное – сырость!

      С тем же страхом, с каким

      Переезжают с квартиры:

      С той же лампою-вплоть, —

      Лампой нищенств, студенчеств, окраин.

      Хоть бы деревце хоть

      Для детей! – И каков-то хозяин?

      И не слишком ли строг

      Тот, в монистах, в монетах, в туманах,

      Непреклонный как рок

      Перед судорогою карманов.

      Этот свет задымлен печами быта и страстями, сыр от слез, тускл, освещен слабым творческим огнем. «Тот свет так же страшен, как этот?» – спрашивает себя поэт. И мечтает: «Хоть бы деревце хоть / Для детей!» «Дети» Цветаевой – десятилетняя дочь Аля и дети-стихи. «Деревце» – лик природы, предмет любования, образ ненаписанных, жаждущих осуществления стихов, как Маруся-деревце в «Молодце». Лирическая героиня вообще сродни божьему царству: «У меня румяна / Туманы». [18: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 7, л. 86.] О чем она станет петь там, на новом месте? Так же ли строг «Тот» непреклонный Квартиросдатчик, как земные хозяева жизни? И какими стихами сможет расплатиться Орфей века двадцатого за вход в Царство Небесное? Этот мотив звучит в стихотворениях «Чтоб дойти до уст и ложа…», «Рассвет на рельсах», «Жалоба» («Федра»). В стихотворении «Спаси Господи, дым!..» после 12 стиха зачеркнутые строки в тетради:

      Круто выпятив грудь,

      (Свод отличий такого-то года…)

      Хорошо б прошмыгнуть

      Потихоньку по черному ходу!

[19: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 4, л. 89.]

      Мысль о «соседе», который окажется