Ревущая Тьма. Кристофер Руоккио

ты не солдат.

      – Теперь солдат! – ткнул я себя в грудь. – Джинан, я сражаюсь уже двенадцать лет. Двенадцать. По всей Вуали. Если посчитать каждый проклятый день в Боросево, наберется еще три года. Я такой же солдат, как и вы. А он просто не верит.

      Джинан выгнула брови, будто своды под куполом храма скепсиса:

      – Не верит? Во что, mia qal? В Воргоссос?

      – В мир! – Я почти перешел на крик. – В то, что войне можно положить конец. Все – как я сказал Олорину: солдаты не заканчивают войны. Войны заканчиваются, когда перестают воевать.

      Она закатила глаза:

      – Это не так просто.

      – Еще бы это было просто! – Я опустился на сундук у дальней стены, в котором хранилось все, что я перевез с «Фараона». – А что просто, Джинан? Мы сражаемся насмерть со сьельсинами. Когда, по-твоему, это закончится? Сколько еще планет они уничтожат, прежде чем пресытятся? Сколько их кораблей мы собьем? Сколько миллиардов погибнет с обеих сторон?

      Джинан молчала, как будто утонула в глубинах собственных темных глаз.

      – Адриан, почему тебе так важно заключить мир? – спросила она сухим, как увядший лист, голосом.

      – Почему? – Мне стало смешно. – Почему?..

      Я неуклюже поднялся, устремив взгляд к потолку, словно ища ответа, который на самом деле был столь очевиден, что до сей секунды не требовал слов. Я хотел помочь, так? На Эмеше, когда разбился корабль сьельсинов и наступила чрезвычайная ситуация. На раскопках в Калагахе все бежали от огня и шума, а я бежал навстречу, умолял центуриона Веиси пустить меня туда с отрядом поддержки. Это было единственно правильным. А потом…

      – Джинан, тебя там не было. В бастилии Боросево. Ты не знаешь, что натворила Капелла.

      Я вновь почувствовал тот медный запах крови, зловоние, пот и тухлое мясо. Расплавленный свинец, выбитые зубы, пытки, мучения и бесконечные вопросы.

      «Зачем вы прилетели на Эмеш?

      Когда начнется следующее нападение?

      Зачем вы прилетели на Эмеш?

      Зачем вы прилетели на Эмеш?

      Зачем вы прилетели на Эмеш?..»

      Что может быть более свойственно человеку, чем нечеловечность?

      – Ты видела шрам на планете? – спросил я. – Старый город? Сурен?

      Она кивнула.

      – Джинан, я тоже видел шрамы и видел, что Капелла сделала с капитаном сьельсинов, я не слепой. Я знаю, какие злодеяния мы творим. Сам в них участвовал. И до сих пор участвую.

      Меря шагами каюту, я вспоминал рабов-умандхов из Боросево, израненных и униженных ксенобитов из колоний, чью каменистую кожу за непослушание пробивали зубилами. Серфов, оборванных бедняков, каким довелось побывать и мне, задыхающихся и умирающих на улицах, терзаемых эпидемиями и брошенных запершимися в замках палатинами.

      – Джинан, это хорошие люди.

      – Кто?

      – Наша команда, – я описал рукой полукруг, обозначая всю флотилию, – Хлыст, Паллино, Отавия, Айлекс и так далее. Они заслуживают лучшей жизни. Все заслуживают.

      На лице моего