Соучастники. Даяна Р. Шеман

любим.

      – «На дне» тоже о любви?

      – Узнаете.

      Мы помолчали.

      – Кто он… человек, который вас встречает?

      – Он физик, как и я.

      – Вы влюблены в него?

      – Конечно. Мы поселимся в Москве.

      – Алиса Валентиновна из иной Вселенной тоже влюблена?

      – Не вижу ничего плохого во флирте, – сказала ты.

      Ты чувствовала тайным женским чутьем, что вгоняешь меня в уныние, но наслаждалась этим. Есть в тебе, остается некоторая нотка доброго садизма.

      Спектакль начался за опущенным занавесом. Выключился свет, забили африканские барабаны. Ты отказывалась понимать, как можно играть за занавесом. Напрасно я объяснял, что в хорошем театре первый акт обязательно играют с опущенным занавесом. Это, именно это побуждает одних заранее ознакомиться с текстом пьесы, а иных привлекает к работе воображения.

      – Поймите, дурной тон – показывать первый акт, – шептал я. – «Титан Рона» не может себе позволить быть некультурным. Тут почтенная публика.

      С глупым выражением ты была красивее прежнего. Наклонившись к тебе, я пересказывал тебе содержание пьесы. В первом акте возвратившийся из Швейцарии студент-врач пытается найти деньги на свадьбу сестры с богатым женихом. Он решает зарезать скальпелем бывшую чиновницу, по слухам разбогатевшую в жирные служебные времена. Но скальпель у него ломается, когда он делает спасительную операцию бедной лягушке. И он вооружается скалкой и бежит к своей жертве.

      Тут внезапно зажегся свет, взвился вверх занавес – и ты в ужасе вскрикнула. На сцене, в шикарном интерьере, главный герой лупил по голове тетку, одетую со вкусом княгини. Наконец она упала, заодно стукнувшись затылком о спинку дивана. И занавес упал.

      – Отвратительно! – сказала ты.

      Второй акт прошел спокойно. В третьем главного героя должны были убить, о чем любезно сообщала программка. Ты не понимала, зачем нужно убивать этого героя. В итоге смерть его ты нашла нелепой: его застрелил на дуэли другой молодой человек, а причиной вызова было нереализованное желание – самому убить чиновницу.

      – Почему в искусстве любят смерть? – поинтересовалась ты.

      – Пока наука не ответит на вопрос, что нас ожидает после смерти, искусство будет любить смерть. Искусство любит скрытое. Неизвестность.

      – Как поэт, вы любите смерть?

      – Как поэт? Пожалуй.

      – А как человек?

      – Я признателен, что она есть, – ответил я. – Вообразите, каким страшным был бы мир, если бы в нем не было смерти. Много несчастных и тяжелобольных любят ее.

      – Вы многих хоронили?

      – Всех близких. А вы?

      – У меня мама, – сказала ты.

      На палубе мы сняли туфли и пошли на ужин. Сверху уже лаял гонг.

      6.

      «Морская болезнь» у меня началась на второй день. Сначала заболело горло, что я приписал усталости и эмоциональному напряжению. Затем появился насморк. На третий день я проснулся весь в поту, со слабостью во всем теле. Говорить я, казалось, разучился. Я попытался позвать