Лабиринт. Марина Станиславовна Николаева

к огромным резным воротам, отделявшим имение графини от остального мира.

      На их чугунных решетках мистер Смит увидел множество любопытных, но совершенно непонятных ему знаков и символов. В самом же центре удивительных ворот, как живые, искусно выкованы были две, касающиеся друг друга листьями лилии, которые отрывались друг от друга при открытии створов.

      Подойдя вплотную к решеткам ворот, одноглазый слуга начал произносить короткие резкие фразы на незнакомом Смиту языке, свободной рукой в это же время совершая какие-то странные и нелепые движения, развеселившие старика Смита. Похоже было, что одноглазый крестит массивные двери ворот, но как-то чудно ‒ снизу вверх. После шестого такого крещения, массивные ворота начали туго открываться.

      Протяжный жуткий скрип старых петель вонзился в ночную тишину, проникая, как показалось старику, прямо в его мозг. Он передернулся от неприятного, буравящего голову звука, а по телу его пошли мурашки.

      Через некоторое, показавшееся Смиту вечностью время, ворота открылись настолько широко, что идущим под руку Уилсону и Элизе можно было легко пройти сквозь них и они двинулись вперед.

      Смит засеменил следом, пытаясь открыть свой зонт, который почему-то не открывался, позволяя усилившемуся в этот момент дождю, заливать и без того уже мокрого с ног до головы старика еще больше.

      Погода ухудшалась. Шла гроза. То и дело над головами идущих коротко сверкали молнии, освещая ненадолго их путь, затем раздавался, пугающий Смита все сильнее, небесный грохот.

      Попав впервые на территорию имения, о котором все говорили ни больше ни меньше, как о жилище дьявола, мистер Смит невольно вспомнил все слышанные им ранее истории и, жадно впиваясь в темноту подслеповатыми глазами, пытался разглядеть хоть что-то, чтобы понять правдивы ли были эти рассказы.

      Прямо за воротами имения начиналась и тянулась, как показалось старику, куда-то в бесконечность, тисовая аллея. Могучие кроны деревьев, стоящих по обе стороны широкой довольно дороги, гнулись от порывов усиливавшегося ветра и похожи были на гигантских чудовищ из страшных сказок.

      Озираясь в испуге вокруг, все еще пытаясь справиться с проклятым зонтом, старик Смит заметно отстал от остальных. Элиза и Уилсон шли далеко впереди, и он почти уже потерял их из вида. Дождь застилал ему глаза, а ветер, казалось, останавливал, не давая догнать уходящих от него.

      Сквозь бушующую вокруг старика стихию, к удивлению своему, Смит слышал, как где-то впереди оживленно и весело разговаривают Уилсон и Элиза. Он слышал смех дочери и вежливое бормотание ее спутника. Холодея от накрывающего его страха, он пытался понять, как такое возможно?

      Ураганный ветер не давал ему возможности даже окликнуть их, а дождь, ливший стеной, намочил его так, что он не мог двигаться – такой тяжелой и мокрой стала одежда. Он продирался сквозь царящее кругом безумие, теряя силы и чувствуя ужас, охватывавший его все сильнее с каждой секундой.

      “Элиза, девочка моя! ‒ стучало в его голове. ‒ Я должен увести тебя отсюда!” ‒ это было последнее,