За бесконечность времени. Илья Валерьевич Рашев

из-под листьев бутылку, которые ее за ночь успели изрядно облепить, я протянул ее мужичку.

      – Оооо, с этого и нужно было день начинать, а то сидишь тянешь, – довольно протянул Михаил.

      Его настроение сразу улучшилось, а глаза заблестели.

      Он вынул из кармана фуфайки стопку, обтер ее о рукав и дунув в нее, принялся наливать водку.

      – Ладно, не хочешь не рассказывай, – наливая из бутылки содержимое, сказал он.

      – Свою давай, чего сидишь?

      – Не, – я пока не буду, – отмахиваясь рукой, ответил я.

      Мужчина, посмотрев на меня, поставил бутылку на землю – сказал: «ну как знаешь» и махом выплеснул стопку в себя.

      – Ооох хороша, – занюхивая рукавом, прорычал он.

      Я протянул ему конфету в ярко-красной обертке.

      Михаил спешно ее развернул и откусил половину.

      – Спасибо.

      Отойдя от послевкусия, он вновь закурил и принялся смотреть куда-то вдаль, как будто разбирая по полочкам и компонентам состав выпитой жидкости у себя в голове. Ну знаете этот «умный взгляд», слегка с прищуренными глазами, в думках о смысле бытия, у людей, которые выпьют пару стопок. Вот у него был такой же.

      – Денек, может два постоит ещё тепло-то, а потом всё, зима.

      Он посмотрел на небо.

      – Последние отголоски лета остались, – с грустью добавил мужичок.

      На кладбище в этот день пришло много народу. Многие плакали. Их умершие родственники, друзья, сидели рядом и слушали их рассказы. Жалобы, истории, воспоминания.

      Люди приходили и уходили. Души умерших провожали их до ограждения кладбища, протягивая им в след свои руки, и уходили опять к себе ждать.

      Вновь и вновь прокручивая их слова у себя в голове. Как и я.

      Я всё обдумывал слова отца, думал о маме.

      Они мне снились сегодня. Вместе.

      Всё бы отдал, чтобы сейчас уехать с ними на дачу.

      А мужичек всё пил, что-то говорил.

      Я его особо и не слушал.

      Я просто думал и смотрел. Вдаль, на людей, на «жителей» кладбища.

      Как они хаотично переплетались друг в друге. Люди проходили сквозь их и не замечали.

      Они скучали. Все. И живые, и мертвые.

      Я скучал тоже. Мужичок скучал по-своему.

      Он от того и пьет, наверное, чтобы заглушить всё это, так что пусть его сын чаще приносит ему выпивку. Это ему помогает. А я не буду противится этому и осуждать его.

      Да, он свыкся уже со многим. За пять лет здесь многое услышишь и узнаешь. Держать это все в себе невозможно. Можно и с ума сойти.

      Вот он и избавляется алкоголем. Находит себе какие-то занятия, а не просто сидит и ждёт. Ходит общается, знакомится с «жителями» нашего кладбища.

      Ожидание убивает.

      Как он и сказал, что это тоже жизнь, только в другой ее форме. Есть живые и есть мы. И все здесь – на одной земле.

      Я начинал это понимать и осознавать с какой-то горечью. То, что сейчас – это не изменится. Когда мы живы, мы знаем, что однажды умрем. Там есть какое-то стремление. Стремление успеть жить. А тут нет ничего. И это теперь навсегда.

      Видеть,