Загадки истории (сборник). Эдвард Радзинский

мне эту картину, Алин… Она обернулась в бешенстве.

      – И вы смеете как ни в чем не бывало приходить ко мне? После того как вы, предназначенный мне Богом… утешение за всю мою жизнь… смели хладнокровно проверять мое прошлое?

      – Но я… – начинает Лимбург.

      – Смели обсуждать с мерзавцами ростовщиками, когда и где я познакомилась с бароном Эмбсом, когда и где…

      – Откуда она могла узнать? До сих пор не понимаю… Кроме меня и моего банкира, никто не знал. Но она… она всегда знала все. Она была сущий дьявол!

      В комнату входит барон Эмбс.

      – Барон, я просила вас принести…

      Эмбс с поклоном протягивает свой патент.

      – И пусть вам будет стыдно, князь! – Она швырнула патент Лимбургу. – Это патент на звание капитана. Барон прославился военными подвигами, а не выяснениями несчастных обстоятельств жизни несчастной женщины.

      – И все-таки я ей не верил. Точнее, верил… и не верил. Мои люди много раз подпаивали этого подозрительного барона. Но ни слова от него не добились. Он пил и молчал.

      – Я прошу простить меня… – сказал несчастный Лимбург, возвращая патент. – В последний раз.

      – Я слишком хорошо вас знаю. Этот последний раз будет длиться вечно. Ступайте… я хочу дочитать письмо. – И она демонстративно взяла со столика письмо и погрузилась в чтение.

      – Я не смел спросить ее, что это за письмо, но умирал от любопытства.

      – Это письмо от гетмана Огинского из Парижа, – сказала она, усмехаясь и глядя на князя.

      – Рошфор рассказывал мне о ее связи с гетманом. Призрак этого сиятельного любовника никогда не давал мне покоя. Проклятие!

      Через несколько дней – в замке Оберштейн.

      Лимбург ставит перед принцессой бронзовый шандал с экраном. Торжественно зажигает свечу – и на экране видна картина: она гадает, и кораблики с зажженными свечами плавают в серебряном тазу.

      Но она не оценила подарка.

      – Какая прелесть, – говорит она равнодушно. И добавляет: – Я хочу, чтобы вы пожили немного в Нейсесе, а я поживу пока одна здесь, в Оберштейне. Я хочу, чтобы вы проверили, Телемак, действительно ли хотите взять меня в жены.

      – И очень скоро я узнал от своих слуг в Оберштейне, что ее навещает там некий незнакомец. Он приезжал к ней обычно ночью из городка Мосбах. В донесениях моих слуг он именовался «мосбахским незнакомцем».

      В тюрьме Лимбург и Рошфор сидели за бутылкой вина.

      – Это невыносимо, граф, – жаловался Лимбург, – я уже не имею права жить с нею. Когда я начинаю объясняться в любви, она заявляет: «Ах, мой друг, вы любимы… И очень стыдно в ваши лета быть столь ревнивым, мой Телемак». Она выгнала из Оберштейна всех. Даже этого странного барона Эмбса она отправила в Париж вместе с де Mapином – торговать моими орденами. И они продают их бог знает кому… А в Оберштейне все стонут от ее самоуправства! Рошфор хохочет.

      – Но самое гнусное: каждую ночь к ней приезжает некто… мои люди слышали польскую речь.

      Рошфор покатывается со смеху.

      – Это