Загадки истории (сборник). Эдвард Радзинский

понимала в архитектуре и играла на многих инструментах.

      – …Мне дали прекрасное образование, у меня были самые дорогие учителя.

      – И тогда впервые с какой-то злой меланхолией она начала рассказывать о своем детстве.

      – Я дитя любви очень знатной особы, которая поручила некой женщине воспитать меня. Ни в чем я не имела отказа. Но… вдруг перестали приходить деньги на мое содержание. Оказалось, моя мать умерла. И вот тогда эта женщина продала меня богатому старику. – Она засмеялась. – О, как я обирала его! Я притворялась больной, он вызывал врача и аптекаря, и они прописывали мне самые дорогие лекарства. Старик безумно любил меня и платил, а потом эти деньги мы делили с аптекарем и врачом.

      – И вас не мучила совесть? – в ужасе вскричал князь.

      – Куртизанки как солдаты: им платят за то, что они причиняют зло.

      – О небо! И вы могли… без любви…

      – Видишь ли, мой друг, капризничать – это для нас то же, что матросу бояться морской болезни. Пусть испанцы скупы, пусть итальянцы плохие любовники – легко загораются и так же быстро гаснут, но я не должна была никому отказывать, даже евреям.

      Она взглянула на страдающее лицо Лимбурга и расхохоталась:

      – Мой Телемак, ты плохо образован. То, что я сейчас говорила, я прочла в книге моего любимого Аретино, он был великий венецианец. – И добавила насмешливо: – Жаль, что он умер триста лет назад. Говорят, он был превосходный любовники в пятьдесят шесть лет хвастался, что прибегает к услугам женщин не менее сорока раз в месяц.

      – И все-таки в ее рассказе я почувствовал какую-то страшную правду. Нет, я никогда не мог понять, когда она выдумывала, когда говорила правду, хотя чаще всего это было и то и другое вместе…

      – …Ах, мой Телемак, постарайтесь стать хоть чуточку мудрее. К сожалению, в нашей жизни наступает возраст, когда надо хотя бы производить впечатление умного, если не хочешь быть смешным. – Она расхохоталась. – Поверить, что наследница володимирских князей была дешевой куртизанкой! Ох, мой Телемак!

      – Но зачем вы все это говорили?

      – Со злости. Мне стало обидно, мой друг, что вы так легко восприняли известие о моем возвращении в Россию.

      – Если вы уедете, Алин, – глухо сказал Лимбург, – я уйду в монастырь.

      – Вот это другое дело… И все-таки я уеду, я обязана выйти замуж: род великих князей не должен прекратиться… Пора пришла. Я получила письмо из России!

      – И вот тогда я сказал ей то, ради чего она все это говорила.

      – …Я свободен. И… я прошу вашей руки, Ваше высочество. Вы молчите?

      – Я представила, какой ропот поднимется среди всех этих тупых немецких государей. «Ах, владетельный князь женился на русской принцессе, а у нее ни земель, ни бумаг о происхождении». О, вы, немцы, бумажный народ, мой друг.

      – Я отрекусь от титула, но я женюсь. Я не могу без вас.

      – И я не могу… Но я никогда не посмею причинить вам боль. – Она плакала. – Я люблю вас… – Она рыдала, а потом сказала сквозь слезы: – Мне пришло сейчас в голову… соберите, мой друг, все деньги… все, все… и выкупите этот Оберштейн. А потом…