Суворов и Кутузов (сборник). Леонтий Раковский

денщик, улыбаясь в подстриженные на гренадерский манер усы, пошел прочь.

      «Ну и барин! – думал он. – Помыться в такую жару хорошо, слов нет, но помыться, как пристало штаб-офицеру: в тазу, с мылом, с душистой водой. А он – из ведра. Ровно мужик, слезший с полка́. И теперь завалится на сено. Чудак!»

      И бригадирский денщик даже махнул рукой.

      VI

      После холодной воды приятно пощипывало тело. Веки закрывались сами. Устал за день. Хотелось спать. В голове – все то, что назойливо лезло целый день:

      «Мне бы сорокатысячную армию и кроатов Лаудона! Плевал бы я на всех Даунов! Сегодня же – на Берлин! Хоть там впереди король, хоть черт, хоть дьявол!.. Царь Петр ведь говаривал: «Во всех действиях упреждать». Конечно же – упреждать, а не стоять так в нерешительности, как Салтыков!»

      Суворов улыбнулся. «Ретирада»[15] – подлое слово! И еще – обоз. Перед глазами одна за другой замелькали тысячи повозок, палуб, телег…

      – Александра Васильич, – тихо позвал Степка: ему было жалко будить барина в этакую рань.

      Суворов всегда спал очень чутко. Проснулся, отбросил простыню:

      – Ась?

      – Казак с донесением. От Туроверова.

      Суворов вскочил и как лежал голый, так и выбежал из палатки.

      Лагерь спал. Откуда-то снизу, из Кунерсдорфа, доносился одинокий крик каким-то чудом уцелевшего петуха. Долина за Большим Шпицем, озера – все в белом тумане.

      У палатки – бородатый казак.

      – Какие новости, дядя? – спросил Суворов.

      – Пруссак переправился через Одру, ваше благородие.

      – Где?

      – У Горитца.

      – Все? И артиллерия?

      – Конница перешла вброд, а пехота и пушки по мостам понтонным.

      – Так, так. Спасибо. Обожди, борода!

      Суворов юркнул в палатку.

      Степка хотел помочь барину одеться, но, как всегда спросонок, был дурак дураком: тыкался во все и только мешал. Барин за сапог – и Степка тогда за сапог. Степка хочет подать кафтан – глядь, а он уж в руках у барина.

      Суворов вскочил, напяливая на ходу кафтан. Побежал.

      У палатки главнокомандующего стояло двое часовых. Один сладко спал, опершись о фузею, другой крепился.

      – Кто идет? – заорал он больше для того, чтобы разбудить спящего товарища.

      Затем, как будто сейчас опознав подполковника, отвел фузею в сторону.

      В передней части большой палатки спал денщик. Суворов тронул его за плечо, но в это время ковер, заменявший дверь, откинулся, и Суворов увидал главнокомандующего. В стареньком шлафроке Салтыков казался еще меньше, чем был на самом деле. Граф почесывался и зевал.

      – Что случилось? – спросил он.

      – Казак с донесением от Туроверова, ваше сиятельство.

      – Снова перебежчик или захватили пленных?

      – Нет. Король переправился через Одер у Горитца со всей армией.

      – Так и знал, – махнул рукой Салтыков. – А они давеча: отступать к Кроссену. Дураки!.. Мишка! – крикнул он денщику. – Буди адъютантов!

      Салтыков вышел из палатки.

      – Вон

15

Ретирада – отступление.