О тех годах, растаявших в дыму 1941—1945. Ирина Ильфант

пыль с лица.

      Шевчук молчал и смотрел на лейтенанта.

      – Я петлял, петлял по дорогам, чуть было в плен не попал к немцам. Везде немцы парашютистов понакидали. Не выполнил я приказ, что теперь будет?

      – Успокойтесь, и поезжайте с нами,– ответил ему Илья.

      – Нет, нет, я вперед. А разве я виноват? Что теперь будет? Нет, не простят мне, не простят, – он развернул мотоцикл и умчался вдаль.

      Впереди была видна деревня. Она словно вымерла вся. Только куры шарахаются от громыхающих танков. В домах были выбиты все стекла. Шевчук остановил машину. Из низенькой избы, прихрамывая, вышел седой старик. Илья спросил у него:

      – Что произошло у вас папаша?

      Старик махнул рукой и строго взглянул из-под нависших мохнатых бровей:

      – Вояки. Немцев пустили.

      Старик покачал головой и пошел вдоль улицы.

      – А где люди-то? – крикнул вдогонку Илья.

      Старик оглянулся, еще строже на него посмотрел.

      – Люди? Кто обмывает, кто хоронит. Нашлась всем работа. Сколько загинуло! Ворвались немцы, палят по окнам!

      – А где же сейчас немцы?

      – Ушли в другую деревню,– махнул старик рукой и похромал дальше.

      Щупленький, согнутый годами старик, подошел к самому танку и ласково похлопал его по броне:

      – Во-о какая! Так вдарит, что чертям тошно станет. Он, немец-то, хитер, врасплох напал на нас. А теперь, наши соберутся с силой, да как ахнут, аж пыль от них полетит во все стороны.

      Старик подошел поближе к Илье:

      – Сафроныч вас ругал, но вы на него не обижайтесь. Он потерял своего друга. Когда началась стрельба, Петр Сергеич спросил у дочки, кто стреляет. «Немцы»,– ответила она ему. «На нашей земле, – говорит, немцы? Быть такого не может!». Взял берданку и потопал. Дочка за ним, да куда там, не удержала его. А немцы уже у дома стоят. Строчат по окнам. Снял берданку Петр Сергеич, вскинул на руку и пошел прямо на них. Смотрю на него из-за хаты, а он шаг отбивает – солдат старый, бывалый. Немцы видно оробели, глядят на него. А он, как на параде. И немцы пятятся задом. Знали мы все, страшен был Петр Сергеич в гневе своем. Вскинул он берданку к плечу и выстрелил. Один немец завизжал и упал. Остальные в упор из автоматов изрешетили Петра Сергеича.

      Вернулся хмурый Сафроныч:

      – Пойдем, командир. Это тебе надо видеть. Злее будешь с немцами воевать потом.

      Шевчук вошел с стариком в хату. Переступил порог и замер. На полу лежат вряд четыре трупа. Крайний справа – еще не старый мужчина, видно, глава семьи. У него строгое, спокойное лицо, один глаз полуоткрыт, как будто он подсматривает. Рядом с ним, чуть на боку, словно шепчет ему что-то на ухо, старуха, видимо его мать. В середине мальчишка лет семи, он похож на спящего и только бледность, да запекшаяся кровь у виска говорили, что это не сон. Возле мальчика лежала белоголовая девочка лет трех. Кто- то сложил ей ручки на животе. Скупой луч солнца падает ей на лицо, делая его светлым, будто не желая соглашаться с не нужной смертью.

      А над ухом Ильи – голос Сафроныча:

      – Сидели и обедали. Скосил подлый немец всех из автомата. Мать осталась,