Янмэйская охота. Том II. Роман Суржиков

поднялся, глуповато почесал затылок (видимо, пришибленный давешним камнем).

      – А что говорить-то?

      – Что желаете, то и говорите. Суд вас не ограничивает.

      – Грудь у меня чешется, – доверительно сообщил Менсон. – И пузо тоже. Дрянь какая-то насыпалась за пазуху и свербит как каналья.

      Он расстегнул сюртук, сунул пятерню и смачно поскреб собственное брюхо. В зале послышались смешки.

      – Ох, хорошо! – выдохнул Менсон. – И еще в башке звенит. Мне один пес на площади так засветил камнем по черепу, что теперь не мозги, а колокольня.

      – Это не относится к делу, – отрезал судья Кантор.

      – Еще как относится! Я от звона и дело-то не слышу! Вижу: этот каркает что-то. Ясно, плохое – хорошего от него не дождешься. Но что именно – поди разбери. Слышишь, Ворон, ты хоть в меня клювом нацелься – авось, поймаю пару слов.

      Смешки стали громче, к ним примешался ропот возмущения.

      – Обвинитель, будьте добры, повторите обвинения для ответчика.

      Марк повернулся к Менсону, повторил отчетливо и громко. Шут выразил понимание: при каждом обвинении сделал подходящий жест.

      – Убийство, ага… – махнул рукой с невидимым ножом.

      – Сбежал, во как… – гулко потопал ногами.

      – Измена, угу… – повернулся к суду спиной и повилял ягодицами.

      И смешки, и ропот усилились. Франциск-Илиан дернул Менсона за рукав и что-то шепнул. Председатель суда остался невозмутим:

      – Теперь, когда вы уразумели суть обвинений, желаете ли ответить на них?

      – Уууу, ответить… – шут помедлил, чеша затылок. Франциск-Илиан попытался подсказать ему, Менсон отмахнулся: – Да брось, я и себя-то не слышу, а тебя подавно… Ответить, говорите? Я со слов Ворона выхожу ууух каким злодеем! Пожалуй, отвечу: благодарр-ррю за комплимент! И убил, и предал – ай, молодец! Теперь мятежники в почете, а я так вообще цареубийца – можно мне титул какой-нибудь? Можно, я буду шут-канцлер?

      Неожиданно для себя Эрвин рассмеялся.

      – Ничего не имею против, милорд! И тем не менее: вы признаете себя виновным?

      – Вот прицепились, пиявки!.. – буркнул шут и звякнул бубенцами. – Нет, невиновен я. В чем другом – да, много в чем. Но в том, что Ворон каркал, – нет!

      – Стало быть, сударь, вы отвергаете обвинения?

      – Нет!

      – Не отвергаете?

      – Тьфу, заразы, запутали! Да, отвергаю. Я не убивал, я не предавал, я не убегал! Тр-ррижды нет! Во как.

      – Желаете ли привести какие-либо аргументы в свою защиту? Возможно, изложить свое алиби?

      – К чертям арр-ргументы! – брезгливо каркнул Менсон. – Вам недостаточно моего слова? Клянусь честью шута – я невиновен!

      Довольный собою, Менсон ляпнулся на скамью. Пожалуй, ничего хуже он сделать не мог. Отказаться от слова или сослаться на потерю памяти, или признать одно обвинение, отбросив остальные – это давало бы какие-то шансы. Но Менсон отверг все, а Ворон вывалит кипу