Искатели неба (сборник). Сергей Лукьяненко

сказал я, вспомнив, что и у меня есть сан. Пошел к паладинам.

      Чужой лежал в такой луже крови, будто свинью зарезали. Похоже, артерию перебило. Я даже смотреть не стал. А вот брат Рууд дышал. Оттащил я его в сторону, стараясь грудь не тревожить. Что-то там хрипело, булькало, на губах кровь пузырилась. И на груди мокро было – видно, обломок ребра кожу порвал.

      – Брат Ильмар… – прошептал Рууд, открыв глаза. – Беги…

      – Не бойся, брат, – сказал я. В горле запершило, и слезы навернулись. – Все. Кончен бой. Победили мы…

      – Ильмар… в Рим… в Урбис… Пасынку Божьему скажи, что я… смиренный Рууд… тебя спас и к нему…

      Взял я его за руку, кивнул.

      – Темно… ничего нет… темно… – Я едва слова-то разбирал, кровь у Рууда в горле булькала. – Ильмар…

      – Я все сделаю, – сказал я. – Доведется попасть к Пасынку Божьему – о твоем геройстве расскажу…

      Брат Рууд дернул головой, выплюнул кровь. Сказал почти отчетливо, с безмерным удивлением:

      – Как так может быть… я же паладин святой… должен подвиг совершить…

      Я молчал. Ну как сказать умирающему, что никакой сан, никакой титул от смерти не спасают? И не защитят от нее долг, обязанности, любовь, вера. Все ей едино, старухе. Кончается для брата Рууда земная жизнь, начинается небесная.

      – Холодно… – жалобно сказал Рууд. – Тут… холод… брат!

      В последнем порыве сил он попытался поднять руку:

      – Я Слово знаю… слабое, но Слово… возьми, дарю…

      – Говори. – Я приник к лицу паладина. – Говори, брат! Говори!

      – А….

      Он попытался вдохнуть воздуха и забился в конвульсиях.

      – Да скажи, тебе ведь без надобности! – завопил я, тряся Рууда за плечи. – Говори!

      Никому и ничего он уже не скажет. Ушел вместе со своим Словом слабеньким, на котором что-то держал. Интересно – что?

      Поднялся я от безжизненного тела, еще раз всех обошел. Ни один признака жизни не подавал. Тот, что раненный был, перед смертью из кармана тонкую шелковую удавку достал, да и прополз по направлению ко мне метров пять, пока я с Руудом разговаривал. Но не дополз.

      Тоже ведь хотел подвиг совершить. И понять не мог, почему на это сил не хватает.

      – Что же вы наделали, братья святые? – спросил я. На душе так гадко было – словно лучше бы под дубинками. – Как же так – одному Богу служим, добра хотим, а ради того чтобы мальчишку и каторжника убить – готовы против веры пойти?

      Некому уже было мне ответить. А то ведь нашли бы слова, братья. Уговорили бы голову в петельку засунуть.

      Трупы все я в нашу карету сложил, потому что зарывать их времени не было, а оставлять зверям на съедение – не по-людски. В карманах не рылся, в чужой карете тоже – лишь заглянул, проверил, что и там никого нет. Пусть я и вор, но на то, что Богу принадлежит, – не позарюсь. Лишь немного еды и бутылку коньяка взял, это не грех…

      – Что же все это значит, а, Сестра? – спрашивал я, таская тяжелые, изувеченные тела. – Искупитель, ответь? Сам Бог не знает, что со мной делать? Или он на нас и не глядит, зря мы, злодеи,