Миры и судьбы. Книга четвёртая. Рита Харьковская

что тогда?

      – Может, ты захочешь найти бабушку, познакомиться с ней.

      – Я подумаю об этом, но пока я не готова искать новых родственников.

      Ванда снова вздохнула:

      – Ну что ж, тебе решать и тебе жить.

      – Вот именно, мне, – Регина снова насупилась.

      – А почему ты маму Анной называешь?– в глазах Ванды сверкнуло любопытство.

      – Не называла… раньше… а в последнюю нашу встречу подумала, что нет и никогда у меня не было мамы. Была и есть женщина, которая меня родила, родительница, и это все. Так что не осуждайте меня, тётя Ванда. Это не моя вина, а моя беда. Думаю, Вы понимаете, о чем я.

      Ванда кивала головой в такт своим мыслям:

      – Я понимаю, Регина. И не осуждаю.

      За окном давно была глубокая ночь. Все, что было нужно, было сказано. Настало время прощаться.

      Регина обняла Александру, и Ванда с ревностью заметила, как в глазах обеих женщин сверкнул огонек любви и взаимопонимания.

      Сергей кивнул всем, кто оставался сидеть за столом, и вскоре пара уже ехала домой.

      Вся дорога прошла в молчании.

      Регина смотрела в окно, за которым блистал огнями ночной город, напряженно морщила лоб и о чем-то думала.

      Зайдя в квартиру, девушка рухнула в кресло:

      – Сережа, налей мне коньяку и дай сигарету.

      – А мне можно?

      – Что тебе можно?

      – Коньяку и папиросу?

      Регина улыбнулась, жалко и натянуто:

      – Прости. Конечно можно.

      Рюмки почти опустели, когда Сергей решил задать вопрос:

      – Почему ты так холодно встретила своих родственников?

      Как совсем недавно чайную чашку. Регина начала крутить в руках рюмку:

      – А как я должна была их встретить? Ты уже достаточно знаешь обо мне, чтобы представить, что за человек Анна. Ванда ее знает намного лучше, и, думаю, могла бы подумать о том, какую "райскую жизнь" мне устроит мамочка. Так где же была до сих пор сердобольная тётушка? Занималась своими проблемами и устраивала жизнь своих детей?

      – А если бы она позвала тебя в Грузию? Неужели ты бы поехала?

      – Это не важно, поехала бы я или нет. Это был бы мой выбор. Но меня никто не звал, только это остается фактом.

      – Регина, но ведь старуха умирает! Неужели тебе ее нисколечки не жалко?!

      – Жалко, конечно жалко… но я не брошусь со слезами ей на грудь, не стану рвать волосы на голове, узнав о ее смерти. Она все эти годы была чужим для меня человеком. Пусть такой и остается.

      Сергей посадил Регину себе на колени, обнял девушку, прижался щекой к ее щеке:

      – Девочка моя, не нужно быть такой жестокой.

      – Я не жестокая, Сережа, я справедливая. На любовь я отвечу любовью, на равнодушие – равнодушием. Ванда приехала, чтобы искупить какой-то, ей одной ведомый, свой грех, отдав мне письмо с адресом бабушки Нины? Ну так она его искупила. Письмо я взяла и даже поблагодарила. Что не так?

      – Наверное, все так, но я никогда тебя такой не видел. Даже не представлял, что ты можешь такой быть.

      – Вот теперь и увидел и представил, –