Санчо-Пансо для Дон-Кихота Полярного. Анна Ткач

он, запыхтел, но сдачи мне дать не решился, язык у Ширямова как река сибирская – медлительный.

      – Смотри, – говорит – если чего запросит, хоть шоколаду с апельсинами, из-под земли чтоб достать! Чтоб ни в чем ему обиды не было и на нас он в Кремле не пожаловался!

      …И чтоб нас в Кремле похвалили, про себя заканчиваю.

      Ну, вам понятно, надеюсь, какой у меня предревкома птица юркая. Однако – признать надо, что пробивная птица, как дятел, и запасливый зверек, как бурундук.

      – Давай, – протягиваю руку – Александрыч, свой новогодний мешок… – а мешок Ширямов действительно большой притащил.

      И поди ты, еще и не понял, что он Дед Мороз.

      – Почему, – спрашивает – новогодний?.. Новый год две недели как… А вот, – самодовольно в мешке копается, откуда нестерпимо на меня пахнуло кофием: просто голова кругом! – должно стало-быть, самая благородная вкуснятина. Вомары какие-то… С анасьями. Тьфу, как зовется похабно. Но Колчак ведь из благородных, ему понравится! Лягух только нету с улитками… – пытается кинуть камешек в мой огород. Я ему о французской кухне, помню, плел, пока не добился тотального его позеленения.

      И тут мы оба аж подпрыгиваем, потому как оказывается, что Колчак спать умеет очень крепко и болтать рядом с ним, спящим, можно сколько заблагорассудится – только вот фамилию его упоминать не надо. Она для него как будильник. Моряки между вахтами так привыкают спать: если фамилию назвали – значит, зовут.

      И вот он по флотскому, значит, будильнику забарахтался под одеялом, повернулся к нам лицом – а спал смешно очень, на животе, в обнимку с подушкой – открывает глаза, прищуривается на меня, говорит обрадованно:

      – Братишка… – после чего замечает Ширямова, досадливым жестом сгребает пальцами на груди непомерно широкий рубашечный ворот и норовит подняться:

      – Прошу прощения… Кому обязан, господа..?

      Ну просто бальзам на Ширямовскую душу!

      – Лежите-лежите! – замахал он коротенькими ручками и раскланялся по приказчицки. Лавочник… – Так что я – Александр Ширямов, мое вам почтение… Председатель революционного комитету городу Иркутску! Это я тут для вас кой-чего, адмирал, доставил! – предъявляет мешок, невыносимо благоухающий, и собирается шаг вперед совершить – к кровати, но почему-то не совершает, а на месте раскачивается: ну вылитый еврей в синагоге. Мамочки! Да он же Колчака боится… Вот новости-то, упасть и не подняться… А Колчак одеяло до подбородка натянул и лежит смирно: он же для ревкомовца чем-то страшный, пугать не хочет. И странный этот страх он гораздо раньше меня заметил.

      – Спасибо! Благодарю вас, господин Ширямов, – говорит ласково – Я очень, очень люблю пить кофе! – и руку поднимает ну таким жестом – я растерянно протер глаза ушами: как барышня кавалеру, чтобы поцеловал, а Ширямов ему радостно пожимает кончики пальчиков, изящно свешенных… Обеими руками… И Колчак осторожно, свободным большим пальцем, изображает пожатие… Где мой носовой платок, сейчас