Стеклянный лес. Синтия Суонсон

дочери, – и скажи ей «до свидания».

      Малышка, которой еще не исполнилось и трех лет, запечатлела поцелуй на бледной щеке Микаэлы.

      – До свидания, – послушно произнесла Руби с серьезным не по годам лицом и добавила: – Скоро тебе будет лучше.

      Агата увела девочку из комнаты, а Силья опустилась на кровать рядом с матерью и принялась вслушиваться в ее слабое дыхание.

      – Теперь можешь идти, äiti. – Она поцеловала умирающую в лоб. – Обрети покой. И знай, что с нами все будет хорошо.

      Словно поняв слова дочери, Микаэла сделала последний вдох.

      – Lepää rauhassa, – прошептала Силья.[6]

      Глава 17

      Руби

      Руби погасила свет в комнате и посмотрела в окно. Даже в темноте она видела прижавшиеся друг к другу сосны и толстоствольные дубы. Она знала, что в лесу водятся лисы и еноты. Окажись Руби там, она увидела бы их тоже.

      «У тебя глаза как у животного, – говаривал отец. – Ты можешь видеть в темноте подобно дикому зверю. Это от меня. – А потом добавлял: – Твоя мать ни черта не видит в темноте. Да и при свете дня тоже, коли на то пошло».

      Презрение, сквозившее в голосе отца, всегда заставляло Руби морщиться, хотя его слова были совсем недалеки от истины.

      Однажды Руби спросила у матери, что означает ее имя, и та объяснила, что с финского «силья» переводится как «ослепленная».

      «Не знаю, почему бабушка так меня назвала, – сказала мать. – Может, ей просто понравилось, как звучит имя».

      Лежа в темной комнате, Руби думала о том, как ненавидит этот дом, который наводит на мысли о съемочной площадке: все на своих местах, ничего лишнего в кадре, – но мать именно таким его и задумывала, этот стеклянный дом. Она мечтала хоть как-то приблизиться к сверкающему, фальшивому миру кино.

      Руби видела дом совсем иначе. Он напоминал ей витрины в зоомагазине Стоункилла, который они с матерью частенько посещали, чтобы посмотреть на щенков. В клетках из прочного стекла там сидели и птицы: в одной – длиннохвостые попугаи, в другой – зяблики, в третьей – одинокий попугай с зелеными и бирюзовыми перышками на голове. Никто не изъявлял желания его купить, и никто не обращал на него внимания. Несколько лет он просидел на жердочке за стеклом, но однажды, придя в магазин, Руби его не обнаружила. Она не стала спрашивать, куда он делся, но предположила, что попугай умер от старости или от тоски. А может, и от того и от другого.

      Этот попугай почти не двигался, а вот зяблики и мелкие попугайчики порхали точно сумасшедшие вдоль стеклянных стен и потолка своей тюрьмы, словно хотели вырваться на свободу, но выхода из стеклянной клетки не было – разве что их бы кто-нибудь купил и забрал домой.

      «Клетка», в которой жила Руби, выглядела точно так же. Этот новый дом, в отличие от старого, совершенно не обладал душой. Вспомнив о старом доме, Руби загрустила и решительно отбросила эти мысли. Так человек, промокнув под дождем, едва войдя в помещение, сбрасывает мокрую одежду.

      В новом доме Руби нравилось только

6

Покойся с миром (фин.).