Доктор Гарин. Владимир Сорокин

сквозь прутья.

      – Признаться, тараканов у нас сроду не водилось, клопов тоже. Вши – да, были во время войны, но она уже, к счастью, закончилась. Блохи… мы не держим собак. Есть один кот, да и тот фараонский. Не в чем блохам заводиться.

      Человек понимающе кивал круглой головой.

      – А как насчёт мокриц? – спросил он.

      – Не встречал, – честно признался Гарин.

      – На кухне, в подвале или в душевых помещениях?

      – Возможно… не знаю. Не нахожу вреда в мокрицах.

      – О, как вы ошибаетесь! – Кузьмичёв прижал шляпу к груди. – Мокрицы – опаснейшие создания, разносчики всевозможных заболеваний. Если взглянуть в обычный мелкоскоп на мокрицу, она поразит вас своим агрессивным видом. Если же вы рискнёте взглянуть на неё в мелкоскоп электронный, вы можете надолго потерять душевное равновесие.

      – В ближайшие годы я точно этого делать не стану. – Гарин достал папиросу.

      Пока он закуривал, незнакомец выжидательно молчал.

      – Я беру недорого. Но работаю исключительно чисто и профессионально.

      – Право, не знаю… – пожал плечом Гарин. – Ну… ладно, ступайте на кухню. Сошлитесь на доктора Гарина.

      – Благодарю вас! – радостно оживился человек, надел шляпу, поддёрнул таксу и направился к калитке.

      Гарин достал свой клинообразный смартик FF40, позвонил роботу-вахтёру:

      – Фёдор, пропусти человека с таксой и рюкзаком.

      Неподалёку открылась калитка, Кузьмичёв вошёл. Такса семенила рядом. Под широкими брюками незнакомца виднелись забрызганные грязью резиновые сапоги.

      – А такса помогает вам искать клопов и мокриц? – спросил Гарин.

      – Нет, это просто друг.

      – Ясно.

      Платон Ильич двинулся дальше по парку, Кузьмичёв заспешил к санаторию. Дойдя до прудика, Гарин сел на любимую скамейку между двумя ивами, докурил папиросу, зевнул, снова достал FF40, открыл роман Воскова, стал читать.

      – О чём же вы, женщина и поэт, хотите спросить музыканта? – Джонни очаровательно-пьяновато покачнулся, обнял пузатый, расписанный под хохлому холодильник, а потом и грубо открыл его.

      Ляля одиноко и трогательно стояла посередине большого, шикарного номера с антикварной, покрытой позолотой мебелью.

      – Что выпьем? – Он достал-вытянул из холодильника ледяную бутылку советского брюта.

      – Не знаю… – Она мягко и жестоко взяла себя за локти.

      – Советского шампанского?

      – Да, можно…

      С неловкой очаровательностью он открыл, проливая обильно на журнальный стол, мокро наполнил бокалы, взял, пошёл, пошёл к Ляле. Она стояла перед ним, держа себя за локти, словно жёстко останавливая, голое плечо торчало сквозь прореху.

      – Как они вас порвали! – Пьяновато и как-то по-разбойничьи усмехнулся Джонни, протягивая ей бокал. – Вы решительная?

      – Временами… – пробормотала она, принимая бокал непослушной красивой рукой.

      Бокал задрожал несчастно, закапал на ковёр.

      Джонни чокнулся и сразу жадно ополовинил свой,