Роман-неформат. Сергей Бурлаченко

подбодрил я себя репликой из пьесы Вампилова.

      – Мы обязаны были представить ваши курсовые работы на кафедру. И эту, – лицо у мастера стало хмурым, словно из-под чуба на него упала густая облачная тень, – твою очередную выходку… Твой умысел… Тоже. Понимаешь?

      – Не понимаю.

      – Притворяешься?

      – Нет. Обычная студенческая работа. Ошибки. Поиски. В чём тут, по-вашему, умысел?

      Песочников развернул сценарий.

      – Первое. Название. Что это за гаерство?

      – Всего лишь термин.

      – «Триптих» – не термин. Это подсовывание тобой ухмылки в драму всей страны. Попросту говоря, фальшивка.

      Я почувствовал, что лучше всего молчать и пережидать, когда схлынет первая, не самая пока страшная волна.

      – Первая новелла «Образ». Хроника школьной жизни. Скрытая камера. Уроки, педсоветы, школьные обеды, праздники, открытые уроки, сочинение…

      – Формирование юного человека.

      – Допустим. Но зачем ты прописываешь в «Образе» интервью семидесятилетней учительницы-пенсионерки?

      – Даю антитезу. Всё вроде хорошо и правильно в школе, но это лишь на первый взгляд. Учительница размышляет об идеальном образе педагога, высказывает некоторые сомнения и формулирует дельные замечания. Мне казалось, что нужен глубокий человеческий образ для полноты картины. Вы сами нас учили этому приёму.

      – Ну хорошо. Пошли дальше… Страница 22. Новелла «Ожог». Школу вдруг сменяет больница. Какие-то… странные типы… неприятные…

      Он подбирал слова и наконец отрубил, как высек:

      – Психи! Зачем, можно узнать?

      – Это пациенты клиники неврозов на Каширке. С ними работают психологи, которые ищут лекарство и проводят тренинги, чтобы спасти этих людей. Их мозги. Трудная и очень благородная работа.

      – Понятно. Само собой. Но почему дурдом сразу после школы? Что за сценарный ход?

      – Антитеза.

      – В психушках запрещено снимать. Это уголовная статья. Слышал, надеюсь?

      – Конечно. Я только предлагаю материал. Ход мысли. А режиссёр пусть его реализует. Смело и ответственно. Вы же нас этому учили, Михал Михалыч.

      На столе зазвонил телефон. Звонок прозвучал как резкий вой кареты «Скорой помощи».

      Песочников губами оформил ругательство и схватил трубку.

      – Слушаю! Понял… Уберите к чёрту милиционера из кадра. Отрежьте! Вы можете что-нибудь сами сделать? Или без меня трусите? Сейчас не могу, занят… Перезвоню тебе вечером… Отбой!

      Он буквально обрушил трубку на аппарат. Задумался и вдруг выдал:

      – Ссыкуны! Пьяный мильтон в кадре. Первый раз, что ли? Похлеще бывало. Генсек с трибуны падал, референты под руки держали. Обосрались из-за какого-то сержанта! Что делать? Караул, Михал Михалыч! Материал горит!.. Перемонтировать его к чертям собачьим. Две минуты работы. Как дети, ей-богу!

      Я кивнул и опять ждал. Этот нелепый звонок меня подбодрил.

      Мастер вернулся к моему сценарию. Он пролистнул пять страниц, пробежал несколько строк, как бы вспоминая наш разговор, и шелестнул бумажными страницами