Клинок Минотавра. Екатерина Лесина

растекается вода. Квартире ремонт нужен, но откуда у Лариски деньги? Нет, она не просила, не намекала, но… Женька однажды попросила драгоценного помочь. Подруга ведь. А он, смерив Женьку насмешливым взглядом, произнес:

      – Твоя подруга плохо на тебя влияет. Мне она не нравится.

      Ему отчего-то не нравились все Женькины знакомые, и за четыре года эти знакомые как-то сами собой исчезли из Женькиной жизни. Наверное, им в ней стало неуютно.

      А Лариска вот осталась. И теперь Женька сидела на краю ванны в крохотной ванной комнате, разглядывала бело-синюю еще советского образца плитку и трещины на ней. В запотевшем зеркале отражалась распухшая Женькина физиономия. И глаза от слез покраснели, и нос раздулся, а губы вновь кусала…

      …Драгоценный долго пытался отучить ее от этой дурной привычки.

      Ну вот, не стоило вспоминать! Не стоило. И Женька решительно плеснула в лицо ледяной воды… гадость. Наверное, она просидела в ванной комнате долго, потому как выйдя, услышала голоса.

      – Я знаю, что она здесь! – драгоценный редко повышал голос, утверждая, что человеку его положения следует проявлять похвальную сдержанность.

      – С чего взял?

      Лариска стояла в коридорчике, опираясь на старый сервант, который давно собиралась выкинуть, но руки не доходили. А может, просто никто из ее возлюбленных не горел желанием тащить древний, но тяжелый сервант, к помойке.

      – Не дури мне голову. Ей просто некуда больше идти.

      – А ты и рад.

      Женька замерла, испытывая огромное желание сбежать. Запереться в ванной, зарыться в ворох махровых халатов, к которым Лариска испытывала странную привязанность, и сидеть, пока он не уйдет.

      – Позови!

      – Не командуй тут, не у себя дома. – Лариска воинственно сдула темный локон.

      Спрятаться? И как долго прятаться? Год? Два? Всю оставшуюся жизнь?

      …А в его квартире остались Женькины вещи. И вообще им следует поговорить как взрослым серьезным людям, расставить все точки…

      – Слушай, ты… шалава, – драгоценный шипел. – Или ты позовешь сейчас это недоразумение, или…

      – Лар, я с ним поговорю.

      Женька дернула подругу за рукав, жалея лишь об одном – что распухшая ее физиономия выдает недавнюю истерику.

      – Уверена?

      Женька кивнула. В конце концов, драгоценный – интеллигентный человек, пусть и сволочь, как оказалось, но остальное-то… не съест же он Женьку.

      Лариска посторонилась. Пускать драгоценного в квартиру она явно не желала. А на лестнице гуляли сквозняки, и значит, дядя Миша с третьего вновь окно вышиб по пьяни. Он был неплохим человеком и запивал исключительно на получку, причем получку успевал до дома донести.

      И окно вставит.

      Потом.

      Почему-то думалось о дяде Мише и его жене, которая носила короткие розовые халатики, хотя давно вышла из девичьего возраста. О старухе Семеновне и мелкой зловредной ее собачонке, норовившей облаять каждого, о сирени у подъезда и тройке кошек, этот куст обживших… обо всем сразу, но только не о драгоценном. Он же стоял,