Красное, белое и серо-буро-малиновое. Сергей Геннадьевич Светуньков

призадумались. Но тут нашёлся Председатель Совета Ситцев-Вражек, хоть и меньшевик:

      – Я думаю, что пост комиссара Чекабеэс надо поручить Матрёшкину. А что? Он же у нас уже хорошо знаком с милицейской работой – у контриков ценности изымал и в тюрягу их водил. И вообще, давайте-ка совместим комиссариат по Чекабеэс с комиссариатом по реквизиции и милиции. Будет у нас «Чекабеэс и рекмил»! А что?

      Всем идея понравилась, да и Матрёшкин тут же согласился – вылавливать саботирующих контриков он готов. Но название нового комиссариата не понравилось – уж очень сложно выговаривать. Договорились называть новый орган просто ЧК, а официальное название сохранить именно такое, какое предложил Ситцев-Вражек: «Чрезвычайная комиссия по борьбе с саботажем, реквизициям и милиции» (так в протоколе, я сам видел – СГС).

      Поскольку дружбанов по голодному детству Матрёшкин уже привлёк к работе в комиссариате милиции и реквизиции, а новая объединённая структура требовала новых кадров, то Матрёшкин всех своих приятелей по голодной и что скрывать, иногда вороватой юности из простых милиционеров перевёл в начальники, а тем поручил самим подобрать себе достойные кадры. Такие кадры нашлись среди друзей друзей Матрёшкина. ЧК быстро наполнился проверенными и закалёнными в уличных драках и в бандитских разборках кадрами. Сплочённая очень организация получилась.

      Поскольку в бюджете Головотяпии денег на новую структуру не нашлось, то РКНК принял специальное постановление о том, что ЧК оставляет себе для самофинансирования десять процентов от реквизируемого у контриков имущества.

      Наступила полная гармония. Местные Советы, которые возглавляли деятели типа Зойки Три Стакана, но в основном мужского пола и масштабом помельче, назначали комиссаров, которых направляли на неработающие из-за саботажа учреждения. Там эти комиссары открывали в отделах кадров списки сотрудников и направляли головорезов Матрёшкина по адресам с требованием к саботажникам немедленно выйти на работу. Тех, кто отказывался, чекисты немедленно арестовывали, а имущество их национализировали. Часть имущества сдавалась в финотделы местных советов, а на десятую часть его чекисты кормились сами. Да кто ж считал реквизированное?

      Арестованных за саботаж судили революционным судом пролетарские суды. Тут, правда, не обошлось без перегибов. В тех районных судах, где судьями была назначена революционная молодёжь из студентов, гимназистов и учителей, наказание было мягким – трудовые работы на лесоповале на месяц-другой без конфискации имущества. А в тех судах, куда революционное творчество масс привело судьями дезертиров из фронтовиков, приговоры были пострашнее. Что для дезертира, понюхавшего пороху, чужая жизнь? Ничто! А тем более жизнь буржуя, ведь всем революционным пролетариям из числа бывших крестьян известно, что судьи, адвокаты и служащие государственных учреждений – это буржуи! Поэтому в тех судах, где бывшие солдаты стали судьями, разбирательство и приговор были короткими: расстрелять