Настало времечко…. Николай Самохин

с бидончиками. А молоко привезли бутылочное. Выкатил его из недр магазина небритый, угрюмый грузчик. Он толкал впереди себя пирамиду ящиков и вместо привычных слов «Посторонитесь, граждане!» выкрикивал какие-то зловещие угрозы:

      – Отойди!.. Бить буду!.. Рвать буду!..

      Старушки кинулись врассыпную, вытолкнув на середину замешкавшуюся Стеллу Борисовну, – и злодей грузчик углом ящика с треском разодрал на ней импортный плащ. Даже и не подумал затормозить. Как обещал – так и сделал.

      А потом Стелле Борисовне долго пришлось уговаривать продавщицу протянуть ей пару бутылочек через головы очередных, потому что старушки неторопливо, бережно переливали молоко в пузатые пластмассовые бидончики.

      Вышла она к машине не через минуту, а через семь. Не вышла, собственно, – пулей вылетела.

      Водитель, видя ее аварийное положение, порылся в «бардачке», нашел пару булавок.

      – Может, зашпилитесь? – предложил.

      – А! – дернула головой Стелла Борисовна. Она вдруг сделалась строгой, деловой. – Едем! Время не терпит.

      Из плаща она ловко вывернулась уже в салоне, скомкав, упрятала его в сумочку.

      Водитель покосился на стройную фигуру Стеллы Борисовны. Кашлянул:

      – Нервная вы какая-то. Все торопитесь.

      – Будешь тут торопиться, – невесело усмехнулась она.

      – А вы, кстати, кем работаете? – спросил водитель. – Костюмчик на вас, гляжу… как на депутате горсовета.

      – Нет. Я лабораторией заведую. В НИИ.

      – О-о! Начальство! Так ведь начальство не опаздывает – задерживается.

      – Мне нельзя, – сказала Стелла Борисовна. – У меня и так один завелся… борец за свободу творческой личности. И борется, и борется… Да если еще я начну.

      – А насчет творчества как? Творит?

      – Творит, – вздохнула она. – А потом за него перетворяешь.

      – Ну и послали бы его к та… куда подальше.

      Стелла Борисовна оживилась:

      – Подальше бы хорошо! Только он сам уйдет. И поближе. Давно уже грозится. Заявление в кармане носит. – Она почувствовала вдруг расположение к этому покладистому дядьке. – Представляете: костюм другой надевает – заявление перекладывает. Как проездной билет – всегда при себе. – Она помолчала. – Но ведь он как уйдет, если ему хоть малую зацепку дать. Так дверью на прощанье шарахнет – косяки отвалятся.

      – Бывают же такие! – возмутился таксист. – Еще и мужиком называется. Сидит в конторе – протирает штаны.

      – Штаны? – переспросила Стелла Борисовна. И повернулась к водителю. – Этот не протрет. Он, знаете… он! – Она, схватившись за голову, по-девчоночьи рассмеялась. Даже слезы на глазах выступили. – Ой, не могу!.. Он подушечку на стул подкладывает. Вышитую. Цветочками! Честное слово! Ему мама вышила… Ну почему цветочками-то? Почему?..

      Я вскочил из-за стола.

      Все!.. Пропал мой объективный рассказ! Сгорел!.. Дернуло же ее за язык! Убила она мне героя этой подушечкой. Уничтожила. В гнома превратила.

      Я и рассердился на нее: ну, нельзя же так! Нечестно!

      И