Город, над которым не светит солнце. Андрей Александрович Арсеньев

дней? Либо ты помнишь человека всегда, либо забываешь сразу, как он умирает.

      Борис втягивает шею и хочет незаметно проскочить мимо «дежурки», чтобы не встретиться с Петровичем. Не разговаривать с ним. Петрович очень толстый, от него постоянно воняет потом, а жирное лицо не вызывает доверия. Капитан не понимает, как можно вот так запустить себя. Постоянно жрать нездоровую пищу, задыхаться после двух шагов по лестнице, болеть диабетом и, скорее всего, умереть в сорок. А ведь Петровичу всего тридцать пять. Или около того.

      Борису почти удаётся пройти незамеченным, он уже ступает на лестницу, ведущую на второй этаж, как его окрикивает Петрович.

      – Хромов, – громко зовёт тот, выйдя из дежурной части. – Хромов, погоди ты.

      Капитан останавливается на первой ступени, матерится про себя, но разворачивается.

      «Ну что же ты хочешь от меня, жирный придурок?»

      – О, привет, Петрович, – капитан не хочет с ним разговаривать. Не желает даже рядом стоять, поэтому замирает на ступени. Но при этом улыбается так, словно очень рад его видеть. – Как служба?

      – Служба хорошо, – растягивает дежурный. – А тебя с утра ищет Поляков. Так что сразу дуй к нему.

      Поляков Виктор Сергеевич – начальник отдела, полковник. Нормальный мужик, наверно, единственный человек во всём отделе, к кому Борис относится положительно. Хотя дерьма в старой голове начальника тоже хватает.

      – Хорошо, зайду, – кивает капитан и разворачивается.

      – Хромов, да погоди ты, – кричит вслед дежурный. Лицо у него краснеет от напряжения. Не мудрено – с таким весом можно прямо за дежурным пультом от инфаркта помереть. – А с педофилом твоим чего делать-то?

      Чего с ним делать? Ну, если закон разрешает, то убить. Но закон подобного не допускает с тысяча девятьсот девяносто седьмого года, а Хромов действует исключительно в рамках закона. Он и есть закон. Возможно, он закрывает глаза на торговлю наркотой, употребляет сам, но это – человеческий фактор. Профессиональные издержки, так сказать. Тем более гриппер, который лежит в его кармане, – последний, а торгаша арестовали.

      – Пусть сидит пока, – резко отвечает Борис и разворачивается.

      Оперуполномоченный поднимается на второй этаж и подходит к своему кабинету. Открывает дверь ключом и входит. Кабинет небольшой. Квадратов пятнадцать. В стене, напротив двери, как-то нелепо воткнуто окно, рама деревянная, пластиковые так никто и не поставил. Хотя обещали. Суки! Скоро зима, и сквозь раму будет дуть холодный ветер. Придётся опять затыкать щели всякими тряпками. Слева стоит лакированная парта – рабочее место Бориса. Напротив – старая тахта, на которой полицейский спит, когда сильно заработается, а рядом с тахтой такой же старый шкаф, внутри которого висит форма капитана полиции. Опер садится за свой стол и включает электрический чайник и компьютер.

      Любимая долбаная работа. Работа. Работа. Работа. Она везде. Постоянно вокруг Бориса и никогда не отпускает. Засасывает в себя, словно просроченное желе, и он болтается в гуще различных