Планета каторжников. Василий Владимирович Коростелев

яйца к утру в стеклянные бубенчики не превратились…

      «Все-таки мир не без добрых… тюремщиков, встречаются люди и среди них» – подумал я, оглядывая помещение. Разглядывать собственно было нечего, обстановка была… вернее ее не было. Один унитаз и бетонный топчан в углу. В окошке кроме решеток ничего не вставлено, ни прозрачного пластика, ни простого стекла. Ветер наносил в карцер ароматы мусороперерабатывающего завода…

      Ночью в камеру пришли звери.

      Десяток здоровенных крыс успели моментально прошмыгнуть в камеру, прежде чем я успел перекрыть доступ остальным, ненадежно заслонив обрешетчатое окно своим ковриком. Крысы, не ожидавшие от меня такой наглости, сбились в кучу перед дверью. Таких здоровых тварей мне даже в джунглях Ядвиги видеть не доводилось! Вызывало удивление, как они еще проникли через довольно мелкие квадраты решетки!

      А затем они пошли в наступление. Но в этот раз они связались не с простым доходягой. Короче, я оказался крысам не по зубам. Намотав на кисти рук остатки своей рубашки, я сам прыгнул вперед и первым же ударом ноги раздавил одну из тварей. Затем молниеносным движением, подхватил с пола другую особь, и еще раз целенаправленно прыгнув в сторону, переломил хребет самому крупному крысюку. Пойманная крыса пыталась перегрызть мне фалангу указательного пальца, но я мгновенно свернул ей голову. К этому времени под внешним воздействием, мой коврик упал с решетки, но остальные крысы не полезли внутрь, наоборот все оставшиеся в живых в камере поспешили покинуть карцер. Пока они, толкаясь, протискивались сквозь решетку, я успел расправиться еще с двумя хвостатыми тварями. С этого момента и до последнего дня пребывания в карцере крысы меня не беспокоили. Все-таки они умные твари. Зато другие обитатели камеры тупо лезли во все щели. Тараканы, пауки и прочая живность, несмотря на постоянно горевший в камере свет, спокойно паслись на свободном пространстве, и стоило мне немного зазеваться, шныряли по мне как по елке, норовя забраться в уши или ноздри. Мало того насекомые с удовольствием уплетали ту синтетическую дрянь, которую тюремщики важно обзывали «пищевым рационом». Наверное, в этом заключался глубокий смысл и я, чтобы совсем не потерять мышечную массу составил им конкуренцию…

      На следующее утро, тот же охранник в веселом расположении духа доверительно доложил мне, будто он опять на меня поставил и опять выиграл, держа пари, на то, что я убью не менее трех крысюков. Ради такого радостного события и чтобы поддержать «своего» бойца он премировал меня громадной порцией синтетической каши, сбрызнул мою рану на руке антисептиком и даже притащил гуттаперчи, чтобы я мог заткнуть уши, спасаясь от живности…

      Все в конечном итоге заканчивается и через трое суток меня выпустили из карцера, поместив, правда, уже в другую камеру. Наверное, тюремщики в тайне рассчитывали на новые гладиаторские бои, но в тюрьме слухи разносятся быстро и никто меня из местных старожилов не задевал. На прогулке я с удивлением