Седовая падь. Роман. Владимир Губертович Кремин

где прожила всю свою жизнь Дарья, делился на две части логом, заросшим в низине ивняком, камышом да высоким, похожим на мертвый лес, многолетним бурьяном, который никто не скашивал и не выжигал. А пересекала его узкая, извилистая тропа, по обе стороны которой бурлило и воняло не то, что бы топкое, но довольно опасное болото. То и дело случалось, что провалившегося в зыбь незадачливого теленка так и не удавалось спасти. Или, того хуже, манившая сочная осока так и уводила в небытие чью- либо прожорливую коровенку. Но люди мирились и с этим; претензии предъявлять некому, а скотинка – дело наживное. Весной, в половодье, когда сходили обильные снега, болотом никто не ходил. Оно раскисало основательно, превращаясь в подобие заросшего травой озера, изобиловавшего, день и ночь, истошно вопившими лягушками. В слякотное время года люди и машины переправлялись с одной стороны села на другую по плотине, которая старым, плотно слежавшимся грунтом, сдерживала слабый натиск старого пруда. В плотине, с одного ее края, ближе к поверхности проходившей по ней дороги, была когда- то проложена огромная труба, через которую часто бегали полчища деревенских мальчишек, балуясь или играя в войну.

      Вся переполнявшая озеро вода; талая или дождевая сходила по трубе вниз и поглощалась, все тем же, прожорливым болотом, которое лишь по весне насыщалось ею донельзя.

      Летом же, большая часть лога подсыхала, обнажая зеленые, высокие кочки. Лог превращался в луг, изобилующий разнотравьем, где с удовольствием паслись телята, гуси, да утки с выводком.

      Лишь окрест тропы было мрачно, сыро и необитаемо. Должно родниками до затхлой жижи рассосало земную твердь, поросшую поверху обманчивой травой. И пришла же кому- то идея, проложить тропу именно здесь. Однако она значимо укорачивала путь из одного конца села в другой. Кто нуждался в ней – тот шел, кто нет – тот в обход, через плотину.

      К той самой тропе и подходила уставшая Дарья. Остановилась, осмотрелась, поправила на голове сбившийся платок и скрылась в темных, таинственных лабиринтах тропы. На ней темно и тихо. Даже камыш не шептал- слушал. Однако тишину тревожной и глухой ночи, то и дело нарушал стук и шорох ее сапог, натыкавшихся на неровности почвы. Отдаленный звук, походивший на слабый, едва различимый шепот, вдруг встревожил, заставив остановиться и прислушаться. Было тихо. Сердце Дарьи стучало, словно предчувствуя неясные, странные перемены. Она никогда не замечала за собой, что бы какой- либо ночной, подозрительный шум, мог испугать или встревожить ее. Не раз приходилось ходить в ночное время, работая в поле или на току, то с напарницами, а то и одной. Да и женщина она была на удивление не из робких. А вот теперь, как никогда, встревожил ее странный шум, затихавший когда останавливалась и вновь возникавший, когда шла; то позади ее, то там за темным изгибом узкой тропы, спереди. Словно скрадывал кто, неотступно преследуя добычу.

      Временами она оглядывалась назад,