Письма из замка дракона 3/3. Александр Феликсович Борун

от войска Спартака, набранного из рабов. Вот только кого из нас выбрать?..

      Это, конечно, была провокация. По его мысли, я должна была испугаться, что он выберет именно меня, как единственную несознавшуюся среди трех сознавшихся. Но было бы глупо сознаваться после того, как на меня никто из них не указал, даже когда они признались о себе. Такому высокому порыву нельзя дать пропасть. Так что я только повторила, что он ошибается, и что я намерена на этом стоять. Кроме того, он, кажется, подозревает четверых, а одна из четверых – это не децимация. Это в два с половиной раза больше жертв. То есть он собирается в два с половиной раза превзойти в жестокости древних римлян. А еще говорил что-то про жестоких дикарей – это про нас.

      Оборотень возразил, что децимацию римляне применяли к своим. К плененному противнику они не были так добросердечны. Рабов войска Спартака они после победы развешали на крестах всех, а не каждого четвертого или, скажем, второго.

      Ах вот как! Действительно, как это я не подумала. Значит, действительно, римляне были хуже, если не считать того, что те рабы восстали против них.

      Я ожидала, что он воспользуется аргументом, который я ему оставила, и заявит, что при децимации они как раз казнили невиновных, и мы вернемся к обсуждению количества жертв, но он не обратил внимания.

      А шпионы в собственном замке – это даже хуже явного противника, продолжал дракон. Он сегодня был удивительно невежлив: плохо меня слушал, в основном твердил свое, заранее обдуманное, отвечал только на половину моих слов. Собственно, римляне, возможно, и к восставшим рабам отнеслись как к предателям. Ведь большинство из них были захвачены на войне, и им сохранили жизнь в обмен на подчиненное положение. Они могли выбрать смерть, когда оружие было у них в руках, но сложили его.

      Пока я думала, что возразить, он предложил мне обдумывать заодно свое последнее письмо, которое я могу начать писать, как только сменюсь с дежурства в полночь, а пока поговорить о другом. На это я возражать не стала. Мне нужно было подумать. Пусть говорит. Может, его речи помогут мне придумать еще аргументы. Не сказать ли, что он не спрашивал нас, спасать или нет, так что мы ему ничего не должны и уж точно не обещали? Нет, это банально и, кроме того, выглядит почти как признание…

      Получилось так, что, хотя вслух я не призналась, но он все равно понял, что я поняла, что он уверен, что его обвинения справедливы. Это плохо, но дальнейшие отрицания ничего не дадут. Что же делать?

      Вторая беседа: Оборотни ставят себя выше королей

      Сменив тему, он зачем-то завел разговор о высших и низших. Оказывается, он полагает, что высшая аристократия – не мы. Выше нас он мнит таких, как он. А мы ниже, даже если королевские рода, не говоря уже о прочих. Доказательств, однако, не приводил. Так что и возражать было, по сути, не на что. Если бы он хотя бы сослался на древность рода, можно было бы сравнить длину родословной. Если бы сослался на происхождение от более могучих, чем люди, существ, то и тут можно было бы сказать о нечеловеческих предках многих династий.