Письма из замка дракона 3/3. Александр Феликсович Борун

чтобы я «сидела тише воды, ниже травы». Это и было на самом деле предостережение против общения с Марсией. Жаль, что отец Римус, видимо, скрыл от тебя истинную причину. Или посоветовал тебе не писать ее, и ты согласился. Конечно, вы с ним могли опасаться, что колдун начал читать ваши письма, но это не очень логично. Если он не знал, есть ли у Марсии сообщницы, то чьи именно письма ему читать? А если уж он заподозрил нас четверых, за то, что мы не то чтобы подружились – с чего бы мне дружить с простолюдинками – но все же советовались… то – читает он письма или нет – будет следить. А мы, не зная, конечно, рано или поздно попытаемся поговорить с Марсией, и усилим его подозрения. Надо было все же хоть как-то намекнуть на настоящее положение дел. Не могу поверить, что отец Римус не смог сделать такого простого умозаключения. Или что он не получил весточки от братьев в Майнце. Последнее возможно только если между ними не сотрудничество, а соперничество, что кажется невероятным в таком важном предприятии. Но, в то же время, он ведь сначала давал мне советы не разговаривать ни с кем ни о чем таком…

      Но все это, конечно, более поздние рассуждения, из которых ты видишь, что дракон, по крайней мере, не прибег сразу к крайним мерам и меня не съел.

      Я же, в разговоре вспомнив тот отрадный факт, что с Марсией с тех пор не общалась, высказала ему свое недоумение. Очень интересно, и очень жаль глупую Марсию, но причем тут я? Я не лазила в его дурацкий резервуар, и даже близко к нему не подходила с тех пор, как он весьма нелюбезно меня в него окунул – у меня с этим резервуаром связаны тяжелые душевные переживания. Лучше бы он позаботился о том, как выглядит сеньор, опускающийся до вынюхивания дам, купавшихся у него в резервуаре.

      Тогда он рассказал, как вовлек Августину в спор, спровоцировал на резкие высказывания в его адрес и вынудил признаться, что она тоже состоит в заговоре. Это было не далее как сегодня, и теперь, пока я на дежурстве, она сидит и тоже пишет последнее письмо своей бабушке. Начали они спорить, между прочим, при обсуждении того, что такое подозрительное она рисует в рисовальном кружке. Недаром у меня к нему сердце не лежало.

      Мне никогда не нравилось, что тулузские братья отца Римуса в такое опасное дело вовлекли эту крестьянку. Ясно было, что она не имеет никаких способностей к нему. То есть на третьестепенных ролях – ну, там, какое-нибудь зелье приготовить – она была бы на своем месте, но допускать ее до бесед с этим хитрецом было нельзя. А она, насколько я поняла, получила инструкции беседовать с ним как можно больше, по милости того, что пославшим ее хотелось получить свою порцию независимой информации. Вот и дополучались. Для тулузцев это будет новой неприятной вестью, в отличие от скрытой от меня отцом Римусом трагедии с Марсией…

      Думая все это, я, однако, продолжала вслух выражать недоумение, какое отношение я имею к его разоблачениям? То, что мы, так сказать, скакали на одном коне, ни о чем не говорит: поездка была вынужденная. Уж не думает ли он, что мы могли о чем-то договориться,