Да. Нет. Не знаю. Татьяна Булатова

руки. Чтобы скрыть это, он даже засунул их в карманы:

      – Я не люблю все эти телячьи нежности. И потом – я никогда не опускался до криков в твой адрес. Никогда не унижал тебя лишними замечаниями. Всегда давал тебе право на самоопределение. Никогда не вмешивался в твои отношения с товарищами… Я уважал тебя и общался с тобой, как с равным. Откуда этот вопрос? Разве ты был чем-то обделен?

      – Ты ни разу не погладил меня по голове, – опустив глаза, произнес Миша, понимая, что следующий вопрос, который он собирался задать отцу, может привести к полному разрыву между ними.

      – Это неправда, – разволновался профессор и начал расхаживать по кабинету.

      – Это правда, – продолжил его сын. – Знаешь, у меня всегда складывалось впечатление, что я тебе мешаю.

      – Нет, – поторопился ответить старший Коротич, а через секунду добавил, присев рядом: – Хотя, если быть честным…

      – Я так и думал, – проронил Миша и коснулся отцовской руки: – Но я же не виноват…

      – А кто виноват? – чуть громче, чем обычно, произнес профессор. – Кто виноват в том, что ее не стало?

      – Но ведь ты тоже…

      – Что я тоже?

      – Ты тоже имеешь отношение к моему рождению.

      – Если бы я знал, что так будет, то настоял бы на том, чтобы Эмма отказалась от этой дурацкой идеи – иметь детей во что бы то ни стало. У нее было больное сердце, – смягчившись, объяснил он сыну и постучал по ручке дивана своими длинными пальцами. – Что это меняет теперь?

      – Ничего. Но, знаешь, очень тяжело жить и постоянно чувствовать себя виноватым в маминой смерти.

      – Какая глупость! – отрекся от своих слов профессор.

      – Это не глупость, – не поддался на отцовскую уловку юноша. – Ты подчеркивал это всегда.

      – Но я тоже живой человек, – сдался старший Коротич.

      – И я, – напомнил ему сын и отвернулся. – Мне тяжело приезжать домой.

      – А от меня что ты хочешь?

      – Свободы, – самонадеянно потребовал Миша.

      – Ты свободен, – молниеносно отреагировал профессор. – И ты можешь не утруждать себя ничем. Как-нибудь переживу. Мне не впервой терять близких.

      – Папа, но я же не умер.

      – Умер я, – отрешенно произнес старший Коротич и резко встал. – Спокойной ночи.

      – Спокойной ночи, – автоматически ответил растерявшийся юноша и молча проводил взглядом выходящего из кабинета отца.

      Это была их последняя встреча. И внешне она ничего не разрешила, даже, казалось, только усугубила разрыв между родными людьми. Любовь между отцом и сыном, так повелось изначально, всегда имела привкус обиды, которая в случае с профессором усиливалась еще и от того, что сын не принял его мучительной жертвы ценою в целую жизнь. «Да и что эта молодежь знает о жизни?» – успокаивал себя старший Коротич, держа перед собой портрет жены. Впервые за столько лет его посетило ощущение бессмысленности своего существования, но не оттого, что не стало Эммы, а оттого, что по-настоящему опустел